Барбара Картленд - Незабываемый вальс
— Да, таково мое мнение, — подтвердил граф.
— А как же актрисы?
— Актрисы вообще народ особый, — сказал он наставительно. — Вы даже думать не должны о сцене.
— Ну вот, вы сами подали мне прекрасную мысль. Теперь я непременно обдумаю этот вариант, — и с озорной улыбкой сказала Батиста.
— В таком случае я буду вынужден поставить вашего отца в известность относительно вашей деятельности, — пригрозил граф.
— Вы не способны на такое вероломство, предательство и на такую жестокость, — возразила Батиста.
Она искоса взглянула на графа и добавила:
— Я знаю, вы только дразните меня, но мне до сих пор страшно даже подумать о возвращении к отцу. Что если он уже догоняет нас, появится в любой момент и заберет меня?
При этих словах она испуганно обернулась, словно боясь увидеть погоню, и граф сухо заметил:
— Вашему отцу не догнать нас. Я сомневаюсь, что ему удастся найти коляску и лошадей быстрее моих. Ему не покрыть такого большого расстояния, даже если он не будет останавливаться на ночлег.
Батиста облегченно вздохнула. Вчера граф не очень-то поверил в ее рассказ, решил, что, возможно, обращение ее отца было далеко не таким ужасным, как она его описала. Но сейчас он заметил, что одна только мысль о нем приводила девушку в ужас. Граф прекрасно понимал, что ни одному отцу не дозволено внушать своему ребенку такой страх.
Они наскоро перекусили в уютном ресторане маленького городка, отметили, что еда была довольно вкусной, и снова тронулись в путь. Им предстоял долгий переезд до места, где граф решил остановиться на ночь.
Он изъявил желание вновь сесть на лошадь, однако не ожидал, что Батиста также присоединится к нему. Он посчитал, что она уже проделала достаточно долгий путь верхом.
— Я ничуть не устала и готова скакать и дальше на ваших великолепных лошадях. У меня, может быть, больше никогда не будет такой возможности.
Граф не стал возражать и сам подсадил ее на лошадь. Он отметил, что при всей своей хрупкости она была достаточна сильна, чтобы управлять горячим конем.
Ирвин Хоксхед всегда считал, что женщина очень красиво смотрится в седле. И женщины, равнодушные к лошадям, многое теряли в его глазах.
Он невольно восхитился стройной фигуркой Батисты, подчеркнутой искусно сшитой амазонкой, и снова подумал, что, одеваясь у лучших портных Парижа и Лондона, она произведет фурор в свете.
Но граф тут же с сожалением вспомнил, что девушку еще долго нельзя будет вывезти в свет. Ведь ей придется скрываться от отца еще около трех лет, пока не достигнет совершеннолетия. Она будет редко появляться на людях, жить уединенно и избегать соотечественников.
Интересно, какое положение во французском обществе занимает ее мать? Почтенные дамы Парижа вряд ли приняли ее в свой круг, и это неудивительно: она, будучи замужем, жила с графом де Сокорном. А это означало, что леди Дансфорд помимо общества своего возлюбленного могла наслаждаться разве что обществом менее респектабельных семей. Ей был доступен только полусвет.
Графа раздосадовала мысль, что Батиста в этом случае будет водить знакомства лишь с мужчинами с сомнительной репутацией. У них девушка будет пользоваться той же репутацией, что и ее мать.
Он впервые подумал, что, возможно, оказал ей медвежью услугу. Париж был не лучшей заменой дому покаяния. Он спас ее от отца, но отдает на милость французским мужчинам. Они, несомненно, сочтут Батисту весьма привлекательной и соблазнительной. Ее светлые волосы, голубые глаза и нежная, словно фарфоровая кожа были для них олицетворением английской красоты.
В окружении ее отца, лорда Дансфорда, к Батисте отнеслись бы с глубоким уважением и почтением, вероятно, ее бы сочли достойной партией для лучших женихов из аристократических семей. Теперь же, в доме ее матери, Батисте предложат нечто другое, чем руку и сердце.
Граф уже успел убедиться, как невинна и непорочна была Батиста. И хотя она была начитанна и умна от природы, но понятия не имела о реальном мире и о мужчинах, которые его населяли. Батиста, правда, успела столкнуться с нездоровым, омерзительным влечением отца к насилию. Графу показалось, что, истязая дочь, лорд Дансфорд испытывает физическое наслаждение, однако Батисте это было невдомек. Она не подозревала даже, что обычно нужно мужчинам от привлекательной девушки. Граф боялся, что в Париже она слишком быстро это узнает.
«Возможно, мне следует отвезти ее назад в Англию, — размышлял граф, — разыскать каких-нибудь родственников из семьи Дансфордов и оставить Батисту на их попечении».
Но он понимал, что это сделать невозможно. Лорд Дансфорд был официальным опекуном девушки, а потому имел право как угодно распоряжаться ею, и по его желанию Батисту могли заключить в дом покаяния.
Граф все больше думал о Батисте и той ответственности, которую теперь нес за нее. Граф был как бы «меж двух огней», любое его действие так или иначе могло навредить ей. Он выбрал меньшее из зол: отвезти девушку к матери.
— Может статься, что мои страхи на этот счет совершенно беспочвенны, — успокаивал он себя.
Но каждый раз, когда Батиста смотрела на него голубыми глазами, светившимися на маленьком сердцевидном личике, графу становилось тревожно за ее будущее. Никогда прежде его так не волновала судьба ни одной женщины.
Они проехали уже около двух часов, как вдруг начал накрапывать дождь. Взглянув на горизонт, граф увидел темные тучи вдали и понял, что надвигается гроза. Дорога все время шла по ровной местности. Леса встречались редко, зато, как и везде во Франции, по обе стороны узкой дороги стояли высокие деревья. Гроза тем и была опасна, что во время нее молнии нередко попадали в деревья, и те падали, перегораживая путь. Иные стволы обрушивались на коляски и калечили коней.
Граф и Батиста отдали лошадей верховым, а сами вновь пересели в коляску. Граф выглянул в окно и с тревогой отметил, что гроза быстро надвигается. Им не оставалось ничего другого, как только продолжать ехать ей навстречу.
Граф рассчитывал по пути свернуть в какой-нибудь городишко и переждать непогоду там. Но сейчас они как раз проезжали пустынные места и остановиться было негде. Им оставалось надеяться только на то, что гроза будет кратковременной.
Однако их надежды не оправдались. Дождь усилился и превратился в ливень, а вспышки молний и раскаты грома напугали лошадей. Кучеру с трудом удавалось сдерживать их, а лакей, он же конюх, пересел на коренную лошадь — верный знак бедственного положения.
Граф велел остановить коляску.
— Я буду править сам, — заявил он.
Он не стал дожидаться ответа Батисты, вышел под дождь и вскочил на козлы.
