Наталья Павлищева - Трон любви
В руках у незнакомца была та самая скрипочка, на которой в детстве играл Георгис!
У отца ноги подкосились, но, прежде чем присесть, все же взял дрожащими руками скрипочку, держал, как самую большую драгоценность. Это память о сыне, на которого возлагали столько надежд, мечтали, что умненький Георгис станет хорошим музыкантом, вытащит семью из нищеты.
Георгис пропал, из нищеты семью вытащил следующий сын Микос, они с отцом из лодки не вылезали, но бедность так и не покинула.
– Где он? Как он?
Незнакомец снова улыбнулся в усы:
– Ибрагим-паша Великий визирь султана Сулеймана, падишаха Османской империи, к тому же его зять, женат на Хатидже Султан – любимой сестре падишаха.
Теодор вслушивался в произносимые слова, но они не проникали в мозг, не воспринимались. Поняв, что собеседник мало что понял, незнакомец повторил:
– Ваш сын сейчас второе лицо в Османской империи, он уже много лет ближайший друг и советчик султана Сулеймана, а теперь Великий визирь и его зять.
– Георгис?
– Он стал Ибрагимом…
До отца вдруг дошло самое главное: Ибрагим… значит?..
– Магометанином стал?!
От двери раздался скрипучий голос Елены (и как только успела доковылять?):
– Он ребенком был, когда в плен попал. Да и нет худой веры, все хороши, хуже, если бы не верил…
Старуха шагнула через порог, усмехнулась:
– Говорила я тебе, Теодор, что твой сын будет на золоте есть и в парче ходить. Ты не верил. Большой человек наш Георгис теперь.
Незнакомец снял с пальца огромный перстень, протянул Теодору:
– Это просил передать Ибрагим-паша.
Грек от перстня даже отшатнулся:
– Никогда такого в руках не держал, ни к чему мне.
Гость снова рассмеялся, протянул не глядя перстень Микосу:
– Берите, от подарков нельзя отказываться. Там еще много всего. Но главное, что просил передать Ибрагим-паша: просит вас переехать к нему в Константинополь.
– Куда?
– Константинополь, Стамбулом ныне зовется.
– Да это я помню, только там же магометане!
– В Стамбуле разные люди живут, и веры разные, в том числе православная, церкви сохранились, никто никого не теснит и за веру в тюрьму не сажает. А мусульмане ничуть не хуже христиан. Я тоже христианином был, мусульманином стал, когда подростком в Стамбул попал.
– В плен захватили?
– Нет, по девширме, есть такой сбор, забирают у бедняков по сыну.
– Ой-ой… Откуда же тебя забрали?
– Я босняк, хорваты есть, сербы, всякие…
– Согнали, как скот?
Босняк рассмеялся:
– Нет, отобрали самых умных, которых определили, как вашего сына когда-то, в дворцовую школу, а тех, кто не захотел и был покрепче, отдали в семьи, чтобы вырастили, научили турецкому языку, обучили какому-то ремеслу и для службы в армии подготовили. Мы янычарами стали, а те, кто в дворцовую школу попал, те чиновниками.
– Так Георгис грамотный?
– Не просто грамотный, а очень грамотный.
– Он всегда был умным мальчиком! – в голосе отца звучала такая гордость, что босняк невольно улыбнулся.
– За умение думать Ибрагим-пашу и заметил наследник престола шех-заде Сулейман, а потом Сулейман, да продлятся дни его вечно, султаном стал, а Ибрагим-паша пашой и вот Великим визирем.
– Что это значит?
Откуда в небольшом рыбацком городке знать все тонкости придворной иерархии далекой Османской империи? Парга городок греческий, но принадлежал Венеции, вон на мысу крепость венецианская стоит, а на острове Панагия дворец, тоже больше на крепость похожий.
– Это значит, что он второй человек в империи после правителя, всем управляет. Он сейчас в Египте, а нас за вами прислал.
– Я не знаю… Что же мы там делать будем: языка не знаем, рыбу ловить не разрешат небось, разрешение купить у нас денег нет.
Теперь ответом был просто хохот:
– Теодор-ага, ваш сын – зять падишаха! Какая рыба, какое разрешение?! У Ибрагим-паши дворец чуть меньше падишахского.
– Тогда нам и в гости ехать нечего, там и вести себя не знаешь как.
– Я вам вот что скажу: жить в Стамбуле можно всем, особенно тем, у кого есть деньги, а у Ибрагим-паши их много, вера есть всякая, никто никого не неволит, языки тоже разные, в том числе и греческий, тоже никто не неволит по-турецки говорить. Не понравится, сюда вернуться никогда не поздно. Мы сейчас в Венецию, на обратном пути к вам снова заедем, к тому времени все обсудите и решите. Пойдемте, я подарки покажу, там всего много, в дом не поместится, во дворе сложили.
Соседи не только не разошлись, они, кажется, сбежались со всей Парги, из Антусы, а то и Морфиона. Любопытно, кто это такие подарки прислал бедному Теодору?
По толпе ходило:
– Это Георгис, он важным человеком стал, не иначе!
– Какой Георгис, турки же приплыли? Это тетка у Теодора за турка замуж вышла, вот теперь вспомнила о племяннике.
Когда Теодор показался на дворе, кто-то из особо любопытных не удержался, закричал:
– Теодор, кто это тебе дары прислал?
– Георгис мой жив, оказывается, большим человеком стал, богатым.
– Верно тебе старая Елена пророчествовала?
Теодор вспомнил о старухе, но та словно сквозь землю провалилась. Ладно, потом найдет и отблагодарит щедро, а заодно и прощенья попросит за то, что не верил все эти годы.
– А тетка твоя как?
– Какая тетка?
– Богатая, та, что подарки прислала?
Некоторое время Теодор смотрел на спрашивавшего Леона, потом мотнул головой:
– Сказал же: подарки Георгис прислал, это он богатым стал.
Толпа зашумела:
– Георгис нашелся!
– Он подарки отцу богатые прислал!
– Вот повезло Теодору, теперь небось и знаться с соседями не будет!
Теодор возмутился:
– Это почему не буду? Я каким был, таким и остался. Ну-ка посмотрим, что сынок прислал!
Шеи любопытных вытянулись, как у гусей, круг мгновенно сузился настолько, что дюжие охранники, что притащили все во двор, оказались зажаты со всех сторон. Они нервно оглядывались, но быстро сообразили, что ни им, ни дарам ничего не угрожает, соседи были любопытны, но не вороваты.
В тюках оказались шитые золотом ткани, одежда, на которую Теодор смотрел с изумлением:
– Куда ж мне такая? Да и ткани тоже. Где у нас в этаком ходить?
Кто-то посоветовал:
– А ты купцам продай, лодку купишь новую.
– И то…
Открывали тюк за тюком, немного погодя кто-то крякнул:
– Тут не то лодку, весь корабль купить можно.
Но босняк позвал Теодора в дом:
– Есть кое-что.
Теперь любопытные лица приникли к мутноватым стеклам, вставленным в крохотные окошки.
