Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!
Джейми протянул руку и коснулся железным подобием креста сначала меня, потом Яна, а потом, усмехнувшись, Ролло и свинки, и после этого продолжил:
Защити, Господь, мой дом и мое хозяйство.
Освяти, Господь, материнство и рождение.
Направь, Господь, старых и малых,
всех моих чад и домочадцев,
и пребудь с ними, и позаботься о них и в тот час, когда стада пасутся на склонах гор и на пустошах,
и в тот час, когда я встаю рано утром,
и в тот час, когда стада возвращаются в загоны,
и в тот час, когда я ложусь в постель и мирно засыпаю.
И пусть огонь твоего благословения вечно пребывает с нами, о Боже!
Джейми опустился на колени перед тем местом, где предстояло быть очагу, и опустил железо в маленькую ямку, выкопанную загодя, прикрыл ее камнем и присыпал землей. Потом мы с ним взялись за большую сланцевую плиту и осторожно уложили ее на место.
Мне бы следовало чувствовать себя полной дурой, стоя посреди дома без стен, в компании волка и свиньи, в глубине дикого первобытного леса, — и слыша, как кричат пересмешники, явно веселясь при виде абсолютно языческого по своей сути ритуала. Но ничего подобного я не ощущала.
Джейми выпрямился, стоя перед новым очагом, и протянул мне руку, и заставил встать рядом с ним. Глядя на сланцевую плиту, я вдруг вспомнила о брошенном доме, на который мы наткнулись по пути на север; осыпавшаяся черепица крыши, треснувшая плита очага, сквозь которую пробился куст остролиста. Возможно, те, кто жил в том доме, тоже благословляли свой очаг… и все же им не повезло? Рука Джейми сжала мои пальцы, как бы утешая и обнадеживая.
На плоском камне рядом с будущим домом Дункан развел небольшой костер, а Майерс помогал ему, держа кремень. Едва вспыхнув, огонь тут же жадно набросился на дерево, и из него извлекли одну головню. Держа ее в единственной руке, Дункан пошел вокруг фундамента по солнцу, громко напевая что-то по-гэльски. Джейми переводил мне его слова.
Щит Фиона Маккэмбелла будет с тобой,
Щит Кормака Красавчика будет с тобой,
Щит Конна тоже будет с тобой,
Скроет тебя от волков и от хищных птиц…
Спасет от волков и от хищных птиц.
Дункан прерывал напев, останавливаясь ненадолго у центра каждой из будущих стен и кланялся на все четыре стороны света, размахивая пылающим поленом перед собой, описывая им полукружия. Ролло, явно не одобрявший эти пиротехнические забавы, низко рычал, порываясь разобраться с Дунканом, однако крепкая рука Яна удерживала его на месте.
Щит короля Файна будет с тобой,
Щит царя-солнца будет с тобой,
Щит правителя звезд будет с тобой,
Поможет в час опасности и беды,
Поможет в час опасности и беды.
Песня оказалась чрезвычайно длинной; Дункан трижды обошел фундамент. И только когда он добрался до последнего куплета, который исполнил стоя перед только что уложенным камнем очага, я осознала, что Джейми сложил фундамент так, что очаг оказался с северной стороны; утреннее солнце согрело мое левое плечо и заставило наши тени вытянуться к западу.
Убежище короля королей будет твоим,
Убежище Иисуса Христа будет твоим,
Убежище Духа Святого будет твоим,
Укроешься там от семени зла и раздора,
От бешеного пса и от красного пса.
С опаской глянув на Ролло, Дункан подошел к очагу и передал головню Джейми, — а тот поджег уже заготовленную кучку щепок. Ян ухнул на гэльский манер, когда над очагом взвилось пламя, и мы все громко зааплодировали.
* * *Немного позже мы проводили Дункана и Майерса в путь. Они сначала направлялись не в Кросскрик, а в Мон-Геликон, где каждую осень собирались все живущие в этих местах шотландцы, чтобы вознести благодарность небесам за хороший урожай, обменяться новостями и заключить деловые сделки, а заодно отпраздновать свадьбы, окрестить детей и поддержать единство и общность кланов и семей.
Джокаста со всеми своими домочадцами тоже должна была быть там; туда же собирались отправиться и Фархард Кэмпбелл, и Эндрю Макнейл. И Дункан не нашел бы лучшего места и времени для начала поисков разбросанных по всем колониям людей из Ардсмура; Мон-Геликон был местом самого большого собрания шотландцев, они приезжали туда даже из Южной Каролины и Виргинии.
— Я вернусь весной, Mac Dubh, — пообещал Дункан, садясь в седло. — И привезу столько людей, сколько сумею разыскать. И я доставлю твои письма, не сомневайся. — Он похлопал по седельной сумке, а потом натянул шляпу поглубже, чтобы спрятать глаза от жаркого сентябрьского солнца. — А своей тетушке ты ничего не передашь?
Джейми сосредоточился на мгновение, размышляя. Он уже написал Джокасте; мог бы он еще что-то добавить к уже сказанному?
— Скажи тете, я не смогу в этом году увидеться с ней на нашем съезде, а может, и в следующем тоже. Но уж через два года я наверняка приеду, и все мои люди со мной. С Богом, Дункан!
Он хлопнул лошадь Дункана по крупу и стоял рядом со мной, маша рукой, пока оба всадника не скрылись за гребнем горы. Отъезд этих двоих вызвал у меня странное чувство одиночества; Дункан был последней ниточкой, связывавшей нас с цивилизацией. Теперь мы с Джейми действительно остались одни.
Ну, не совсем одни, тут же напомнила себе я. У нас был Ян. Да еще при нас были Ролло, белая свинка, три лошади и два мула, которых Дункан оставил нам, чтобы весной мы могли вспахать землю. В общем, целое маленькое поместье. Я несколько воспрянула духом. Через месяц будет достроен домик, и у нас над головами появится надежная крыша. А потом…
— Плохие новости, тетя, — произнес голос Яна прямо над моим ухом. — Свинка слопала все твое ореховое тесто.
Глава 20
Белая ворона
Октябрь 1767 года.
— Тело, душа и рассудок, — процитировал Джейми, наклоняясь, чтобы ухватиться за конец очередного очищенного от коры бревна. — Тело дает нам ощущения, душа побуждает к действиям, рассудок создает законы и правила. Но способностью ощущать обладает и бык, привязанный в своем стойле; и дикие животные, и идиоты подчиняются лишь своим желаниям. И даже люди, отвергающие богов, или предающие свой народ, или… эй, осторожнее, парень!
Ян, вовремя предупрежденный, аккуратно переступил через рукоятку топора и повернулся налево, заводя свой конец бревна за угол наполовину сложенной стены.
— …или творят всяческие мерзости за запертой дверью, вместо того, чтобы идти прямой дорогой долга, — продолжил Джейми, на память пересказывая «размышления» Марка Аврелия. — Так, теперь давай наверх… А, хорошо, легло как родное… да, так вот. И видя все то, что является обычным для подобных типов, добрый человек лишь удивляется… а ведь он сам, лишь однажды солгав ради того, чтобы вырваться из петли судьбы, спутавшей его ноги, мучается несказанно, и считает себя виноватым, и боится, что душа его погублена навеки… ну, теперь вот это поднимем — раз, два… опа!
