Роберта Джеллис - Пламя зимы
– Почему ты хочешь, чтобы я откладывал? – спросил он, остановившись и неподвижно глядя в огонь. – Какая разница, скажу я «да» сегодня или завтра?
– Вам не следует говорить «да» вовсе, милорд, – убеждал я. – Вы не сердитесь на эту тварь? Вы дали ему власть, которую он сейчас имеет. Как смеет он приходить и просить разрешения изменить присяге? Не давайте ему такого облегчения души! Если наивысший представитель церкви так слаб, что отрекается и предает человека, который поднял его из ничего, дайте ему отречься на глазах у всех людей. Если этот недочеловек имеет душу, пусть она будет вывернутой и почернеет. Не поступайтесь своей властью монарха.
Он устало улыбнулся мне и положил руку на мое плечо.
– Разве я не выбрал его потому, что Валеран сказал, что он слаб, и я надеялся управлять церковью в Англии, как управлял королевством? Разве как раз не поэтому эта тряпка не в состоянии помочь мне? То почему я должен жаловаться, что одним предателем больше, или стараться сделать трудной его измену, когда другие изменили легче, даже не спрашивая моего позволения?
– Милорд, выслушайте меня…
Но он покачал головой и вскоре после этого освободил Теобальда от его клятвы служить ему и «милостиво» позволил взамен принести присягу императрице. Следующим, я знаю, было бы формальное отречение, и я разрывался между надеждой, что это приведет к свободе, и страхом, что это приведет к смерти. Чувствовалось, что бесполезно заставлять короля сопротивляться и еще меньше был уверен, что должен пытаться это делать. Почему я должен причинять ему боль, когда его положение совсем безнадежно? И тогда я задал себе вопрос: не потому ли я так готов поверить в безнадежность положения, что надеялся на свободу, как только король отдаст свою корону? Это была невеселая однообразная работа моих мыслей, но у меня никогда не было необходимости решать, что сказать или сделать. Дата совета, которую Теобальд сообщил королю, прошла, но от Матильды не поступало ни триумфального сообщения, ни какого-либо слова о коронации.
Затем в один из дней ближе к концу апреля, когда я обходил стену, глядя на север в сторону холмов Уэльса, по ту сторону которых через много миль пути лежал Улль, какой-то человек средних лет подошел и стал на моем пути. Я не знал его, и мне не очень нравился его вид. У него было лицо одного из тех, кто претерпел слишком много разочарований, суровые глаза и тонкий рот, углы которого опускались книзу. Я почти повернулся и пошел другой дорогой, но потом подумал, что нехорошо быть таким неприветливым – некоторые люди в Бристольской крепости пытались из любезности облегчить мой плен беседой и приглашением поиграть в карты или выпить с ними, – поэтому я молча кивнул ему, но ни слова не говоря, в надежде, что он позволит мне пройти. Вместо этого он убрал свою руку, не пропускавшую меня и сказал:
– Вы человек короля, не так ли?
– Да, – сказал я, мгновенно насторожившись, потому что он использовал слово «король». Другие люди в крепости либо избегали упоминать короля, называя его из деликатности «твой господин», либо называли его «лорд Стефан».
– У меня есть известие для него. Передайте ему от сэра Грольера д'Эстапля, что совет прошел не так, как желала великая царица. Пришли несколько епископов, и делегация от Лондона не пригласила ее прийти в их город или быть коронованной в Вестминстере. Вместо этого они умоляли совет освободить короля. Более того, Винчестер не смог воспрепятствовать, и писарь королевы Мод вслух прочитал письмо от нее с просьбой к епископам вспомнить их клятвы королю Стефану. Говорят, что многие были сильно потрясены.
Никого не было достаточно близко, чтобы слышать и он улыбался, когда говорил, как будто бы речь шла о каких-то пустяках.
– Благодарю вас, – сказал я, наклонив голову, как будто бы отказываясь от приглашения. – Я обязательно расскажу ему.
Он пожал плечами, показывая, что принял мой «отказ», и мы расстались: он пошел назад, а я продолжал идти вперед. Сказать по правде, эти новости больше привели меня в замешательство, чем обрадовали.
До сих пор мы не слышали ничего, кроме того, что Матильда или Глостер хотели, чтобы мы слышали. Нам передавали известия об отступничестве от Стефана в пользу Матильды, и мы услышали, что Хервей Брито был лишен крепости Девизе толпой простого народа и сбежал назад в Британию, так и о маркизе Алане, который потерял контроль над Корневиллем. Я знал, конечно, что нам рассказывали только то, что могло понизить дух короля; тем не менее за два месяца нахождения в плену, не осознавая этого, я начал верить, что не только многие из его графов, но и вся страна покинула Стефана без борьбы.
Я потратил много времени, чтобы воспринять услышанное, и часть этого времени я повторял себе, что сэр Грольер лгал, что его вид мне не понравился и нет никаких оснований, чтобы один из людей Глостера мог бы принести хорошие вести Стефану. Я быстро зашагал вдоль стены и, когда осознал, что прошел весь путь кругом, а не по короткому отрезку и вернулся туда, где со мной разговаривал сэр Грольер, я остановился. Затем я спросил себя: почему я сомневаюсь в том, что известия, которые принес Грольер, правдивы? Ответ был для меня нелестным. Я сопротивлялся потому, что в глубине души был так же плох, как и король. Я отвергал надежду и не хотел слышать добрых новостей потому, что это будило во мне надежду, а надежда ранила.
Затем я спросил себя: чья это вина – моя или короля, что мои усилия не смогли ободрить его? И ответил, что несомненно сделал королю больше вреда, чем добра. Я понял, что говорил с ним всегда как побежденный, убеждая стойко держаться в поражении, но никогда не поддерживая надежду, что те, кто верен ему, смогут вернуть его трон. Полный раскаяния, я быстро пошел в комнату, где оставил Стефана лежащим на постели и уставившимся в никуда. Он был еще там, и я пожал ему руку.
Слава Богу, что вы не ушли в зал, – сказал я, когда он посмотрел на меня. У меня есть хорошие новости, милорд.
– Хорошие новости? – повторил Стефан.
– Кто-то подошел ко мне у стены, где никто не мог бы нас услышать, по имени сэр Грольер д'Эстапль…
– Эстапль? – прервал Стефан. – Это близ Булони.
– Может быть он слуга королевы? – тихо проговорил я и затем рассказал королю все, что сказал Грольер о совете Винчестера.
– Итак, Лондон не признал ее, – медленно сказал Стефан.
– Но верно ли это, милорд? – спросил я с беспокойством. – Конечно, если сэр Грольер – человек королевы Мод… Насколько я могу помнить, я никогда его прежде не видел.
– Мне незнакомо это имя, – подтвердил Стефан. – Как выглядит этот человек?
Я описал его, но король покачал головой:
