Франсин Риверс - Эхо во тьме
— Нас привел к тебе Господь, — тихо сказала Тафата, — и вылечил тебя тоже Господь.
Чувствуя в сердце глухую боль, Хадасса обратила внимание на то, как Тафата смотрит на Марка. Было ясно, что за то время, пока Марк жил в их доме, Тафата влюбилась в него. Испытывал ли к ней Марк взаимные чувства?
Хадасса никогда так остро не осознавала своих шрамов и хромоты, как в тот момент. Она не решалась взглянуть на Марка, потому что неизбежно увидела бы на его лице те чувства, которые, как в зеркале, отражались на лице Тафаты. Да и как он мог не полюбить такую милую и красивую девушку?
В дверях показалась Лавиния.
— Да? — сказал ей Марк, раздосадованный своей догадкой, зачем она пришла.
— Госпожа Юлия проснулась, мой господин. Она просит позвать госпожу Азарь.
— Ты простишь меня, мой господин?
— Конечно, — ответил Марк, скрывая свое недовольство. Можно подумать, что Юлия не переживет, если час-другой побудет одна.
Хадасса встала, зная, что Ездра, Тафата и Марк смотрят на нее. Она чувствовала себя крайне неловко от всеобщего внимания. На ходу она кратко переговорила с Ездрой и Тафатой, сказав, что ей было приятно познакомиться с ними, и пожелав им удачи в поездке. Выйдя из помещения, она попросила Лавинию принести Юлии что-нибудь поесть.
— У нее галилейский акцент, — сказал Ездра.
— Она мне почти ничего не рассказала ни о себе, ни о своей родине, — сказал Марк, наблюдая, как Азарь поднимается по ступеням. — Иногда мне даже кажется, что она не хочет об этом говорить.
Ездра задумался.
— Наверное, у нее есть на то причины.
Марк нахмурился, подумав, что же это могут быть за причины.
Тафата перевела взгляд с Азари на Марка.
— А почему она так хромает?
— Она говорила мне, что сильно изуродована. Кстати, этим именем ее стали называть только после того, как она стала ухаживать за моей сестрой. До этого люди звали ее Рафа.
— Целительница, — перевел Ездра.
— Ей это имя не нравилось.
Ездра, заинтересовавшись, приподнял брови, но вскоре собеседники сменили тему, и разговор снова зашел о цели их прибытия.
— Когда я впервые появился в Антиохии, мне так хотелось прочитать об Иисусе, — говорил Ездра. — Однако я узнал, что только один апостол, Левий, написал о жизни Иисуса, и мне так и не удалось самому прочитать это повествование, потому что копий очень мало. Лука, тот врач, который странствовал с Павлом, вел хронику путешествия. Иоанн Марк, который сопровождал Павла во время первого путешествия, записывал то, что ему рассказывали.
Ездра наклонился вперед.
— В Антиохии у нас зашел разговор о том, что нужно сделать копии этих документов для всех церквей. Эти копии должны быть точными, до малейших запятых и знаков препинания, чтобы Благая Весть оставалась неискаженной. Нам нужны письменные наставления очевидцев.
— Многие верующие считают, что Господь может вернуться в любой день, и поэтому нет необходимости тратить на такое служение время и деньги, — сказала Тафата.
Ездра снова обратился к Марку:
— Вот почему я убежден, Марк, что твой дар, который ты оставил для меня, был просто манной небесной. То золото, которое ты оставил в Иерихоне, пошло на оплату этого путешествия и на помощь многим другим людям. Если апостол Иоанн позволит мне, я перепишу послание Павла и вернусь с ним в Антиохию, где его перепишут еще два книжника, чья работа славится своей точностью. Этот документ мы тщательно проверим и сравним, чтобы удостовериться, что ни одна буква в нем не изменена. Мы должны сохранить повествования свидетелей для будущих поколений.
Тафата, судя по всему, не разделяла ни взглядов, ни рвения отца.
— Говорят, Иисус обещал, что не успеет умереть это поколение, как Он вернется.
— Да, — сказал Ездра, — но Господь Бог отдал Сына Своего единородного, чтобы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. По одному только этому обетованию, дочь моя, мы знаем, что это поколение верующих никогда не умрет.
Он повернулся к Марку.
— Бог положил мне на сердце ревность к Слову, тому Слову, которое Он дал всем Своим последователям через апостолов. Мы не должны жить ради сегодняшнего дня, как это делают язычники. Мы должны думать о будущем, о наших детях и о детях наших детей. И рассказы очевидцев нужно переписывать и хранить.
Марк видел, как глаза Ездры горели решимостью и радостью, и проникся к нему искренней симпатией.
— Если тебе что-то нужно для твоего дальнейшего пути и сотрудничества, я с радостью тебе помогу.
Ездра кивнул.
— Бог подготовил тебя для этого дня, — сказал он, радостно улыбаясь. — Если это путешествие сложится так, как я надеюсь, я хотел бы разыскать других книжников, готовых к такому служению, чтобы послать их в Коринф и Рим. Говорят, коринфская церковь получила от Павла четыре больших послания. Еще одного книжника можно было бы послать в Рим, куда, как я слышал, пришло послание, адресованное всем святым, которое хранится у мужа и жены, в чьем доме эта церковь собирается.
Марк покачал головой.
— Рим — не самое подходящее место для христиан.
— Как и Ефес, — сказал Ездра.
— Да, действительно, — сказал Марк, вспомнив о смерти Хадассы. — Ефес — это центр поклонения Артемиде и второй город после Рима, в котором императору поклоняются как богу.
— Но Бог не дал нам духа страха, Марк. Если этот труд угоден Господу, Он защитит нас.
Марк тревожным взглядом посмотрел на Тафату. Если она путешествует вместе с отцом, то и она подвергает себя большой опасности. Судя по всему, она была не так убеждена в необходимости миссии своего отца, но при этом оставалась ему послушной.
Как была послушна Хадасса.
Марк снова посмотрел на Ездру и увидел, что Ездра задумчиво всматривается в него. Что-то было у Ездры на уме, но он, видимо, не был готов говорить об этом открыто сейчас, в присутствии дочери.
И Марку казалось, что он знает, о чем именно думает Ездра.
48
Спустя несколько часов, после того как Ездра и Тафата ушли, Марк отправился наверх. Идя по коридору, он услышал голос Азари. Остановившись возле двери Юлии, он прислушался.
— Да, моя госпожа, но представь себе мышь в хлебном поле. Она ведь тоже не думает о завтрашнем дне. Высокие колосья дают ей и пищу, и кров, и у нее нет страха за завтрашний день. Но потом наступает сбор урожая, ее мир уходит, а вместе с ней и ее жизнь. И ни разу эта бедная мышь даже не подумает о хозяине этого поля, даже не догадается о его существовании. Но при этом день сбора урожая все равно наступает.