Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Услышав, что арестованный — простой метельщик, следователь решил, что эти рукописи были найдены при уборке улиц. Чиновнику и в голову не приходило, что человек в положении Леон-Поля мог позволить себе писать о социальных проблемах или хотя бы читать написанное на эту тему другими.
— Где вы нашли эти рукописи? — спросил он.
— Я их не находил.
— Кто-нибудь их отдал вам на хранение?
— Никто.
— Вам известен их автор?
— Конечно.
— Кто же это?
— Я сам.
Следователь, претендовавший на проницательность, был огорошен. Он не мог прийти в себя от изумления и весьма досадовал на Леон-Поля за то, что последний так обманул его ожидания. На этого чиновника, как и на многих других людей, неотразимо действовала внешность. Ведь большинство судит о своих ближних по тому, насколько те осчастливлены фортуной. «Этот метельщик, должно быть, просто хвастается!» — решил следователь, который уже просмотрел крамольные сочинения и убедился, что хотя они и написаны в чрезвычайно пагубном, мятежном духе, но отличаются возвышенным философским стилем, несвойственным беднякам.
— Эти памфлеты в самом деле сочинили вы? — спросил он, сурово взглянув на задержанного. — Или вы утверждаете это лишь для того, чтобы скрыть от правосудия имя их настоящего автора?
— Эти «памфлеты», как вы их называете, написал действительно я.
— В таком случае, я не могу вас отпустить.
— Значит, при республиканском строе нельзя свободно выражать свои мысли?
Следователь нахмурился. Он был легитимистом, во всех своих неудачах на служебном поприще обвинял либеральный дух эпохи и ненавидел республику.
— Любая власть вправе защищать общество от опасных учений, — возразил он, — и суд обязан относиться к их авторам с предельной суровостью.
— Это ваше личное мнение, господин следователь?
— Оно основано на законе. Повторяю, я не могу вас освободить.
— Вы превышаете свои полномочия. Меня арестовали, приняв за другого; личность моя выяснена; закон и справедливость требуют, чтобы меня немедля освободили.
— Но если вы и не тот нигилист, которого ищут, вы все же опасный революционер, и правительство должно принять против вас самые энергичные меры.
— Раз вы полагаете, что это ваш долг, выполняйте его, но позвольте и мне поступить точно так же.
Следователь, как мы уже упомянули, считал себя беспристрастным. Обязанный внимательно выслушивать каждого обвиняемого, кто бы он ни был, он и теперь уделил этому время. Бывший учитель рассказал ему о поручении г-жи Руссеран, о своем беспокойстве за судьбу тысячефранковой ассигнации, которую надлежало передать Бродарам. Наконец он попросил разрешения написать Сен-Сиргу.
При этом имени следователь подскочил. Сен-Сирг!
Неужели бродяга-литератор знаком с архимиллионером, по одному слову которого чиновника могли назначить председателем Судебной палаты?! Ведь эксцентричный богач вертел, как вздумается, падкими на золото министрами республики. Всем известно, что самый титулованный из них задолжал ему огромную сумму… По-видимому, знакомство метельщика с Сен-Сиргом имело какую-то подоплеку… Есть люди, во всем видящие тайны; в особенности этим отличаются те, чья профессия эти тайны раскрывать.
Следователь тотчас изменил тон и разрешил арестованному писать кому угодно. Он оказался настолько любезным, что прислал все необходимое для этого: глянцевитую бумагу, чернила (правда, плохие), перья, карандаши, конверты с марками и даже бювар. Таким образом, Леон-Поль смог написать и Сен-Сиргу, и г-же Руссеран. Однако лишь первое письмо дошло до адресата. Следователь, зная, что г-н N. проявляет к делу Руссерана особый интерес, и подозревая, что это дело связано с арестом метельщика, побоялся, как бы о случившемся не узнала Агата. Письмо Сен-Сиргу, где хитрый метельщик как бы невзначай хвалил беспристрастность следователя, последний счел возможным отправить беспрепятственно. Но чтобы решить вопрос, имеющий отношение к Бродарам, нужно было повидаться с начальником, дабы снять с себя всякую ответственность.
Сен-Сирг сразу же откликнулся. К сожалению, будучи нездоров, он не мог приехать лично; но он немедленно написал министру юстиции, прося освободить задержанного под залог, о чем и сообщил Леон-Полю. Богач надеялся, что министр, клиентом которого он являлся в бытность того простым адвокатом, теперь, находясь у власти, не откажет ему в такой пустяковой услуге.
В годы этой своеобразной буржуазно-аристократической республики царил произвол, какого не знали в худшие времена худших монархий. Людей арестовывали без всякого повода и освобождали таким же манером.
Учитель спокойно ждал, к чему приведут хлопоты Сен-Сирга. Предвкушая близкое освобождение, он хорошо выспался, и когда утром ему сообщили, что принято постановление выпустить его под залог, был бодр и свеж. Правда, его тревожила судьба тысячефранкового билета… Но к чему напрасно ломать себе голову?
Леон-Полю передали письмо. Сен-Сирг просил навестить его при первой же возможности.
Леон-Поль осведомился в канцелярии об ассигнации, которая лежала на связке бумаг, захваченных при обыске. Ввиду раннего часа начальник еще отсутствовал. Письмоводитель взглянул на метельщика поверх очков, пожал плечами и ответил с иронией:
— Ну, ну, шутник вы этакий! О какой тысяче франков вы говорите? Как это можно забрать у голодранца то, чего у него нет?
— Прошу вас посмотреть, — настаивал Леон-Поль, не обращая внимания на грубость канцеляриста.
— Где посмотреть?
— В списке конфискованного. Там должна быть упомянута и эта ассигнация.
Письмоводитель насмешливо поклонился и стал небрежно перелистывать реестр.
— Как же! Так сразу и найдешь!
Но, добравшись до фамилии Леон-Поля, он впился широко округлившимися глазами в цифру, проставленную рядом.
— Оказывается, за вас внесли вчера двадцать тысяч франков залога? Черт побери! Извините, сударь, я понял, в чем дело… Политический арест, вероятно. Я вас принял за другого… Виноват! Если бы не ваш костюм…
Ясно, что тот, за кого внесли двадцатитысячный залог, не простой злоумышленник. И, письмоводитель, не будучи вполне уверен в прочности существующего режима, сразу же проникся почтением к человеку, могущему впоследствии сделаться… мало ли кем? «Извините! Виноват!» — только и повторял он.
— Хватит, хватит! — остановил его Леон-Поль, невольно смеясь по поводу своего быстрого превращения в столь уважаемую персону. — Охотно вас извиняю. Но потрудитесь, пожалуйста, проверить еще раз, нет ли упоминания о тысячефранковом билете в перечне изъятого у меня при обыске. Я настаиваю лишь потому, что это — деньги, отданные мне на хранение.
