Кэтлин Уинзор - Навеки твоя Эмбер. Том 2
Они встречались два-три раза в неделю, обычно после полудня, но иногда и ночью. Эмбер пообещала, что Коринна никогда не узнает об их встречах, и, как, хорошая девочка, обещавшая прилежно вести себя, Эмбер старательно соблюдала конспирацию. Если встреча бывала после полудня, Эмбер выходила из Уайтхолла в своей обычной одежде, приезжала в карете в таверну, где переодевалась и посылала Нэн ждать ее у входной двери в маске и наряде, который собиралась надеть, а, переодевшись, выходила через черный ход. Вечером она нанимала лодку или коляску, но в таких случаях ее всегда сопровождал Большой Джон.
Чтобы сохранить тайну, Эмбер пускалась на большие хлопоты, чем требовалось, потому что ей нравилось маскироваться.
Однажды она надела черный парик, кожаную юбку, закатала рукава шерстяной кофты и с подносом сушеного розмарина и лаванды пошла по улице. В другой раз она нарядилась в простой костюм горожанки – скромное черное платье с большим белым полотняным воротником и надела шапочку, закрывавшую волосы, но ей такой вид не понравился, она запихала этот наряд в ящик комода и решила надеть что-нибудь повеселее. Как-то раз она вырядилась мальчиком – плотно облегающий бархатный костюм и напомаженный парик. В таком виде она разгуливала по улицам со шпагой на бедре, сдвинув шляпу набок, и в коротком бархатном плаще, завязанном под подбородком.
Ее театральные переодевания очень забавляли их обоих: Брюс, бывало, вертел Эмбер перед собой и разглядывал, а она мастерски пародировала речь и манеру поведения того персонажа, которого изображала.
Эмбер была поразительно достоверна в своих перевоплощениях: иногда она проходила по улице мимо людей, которые прекрасно знали ее, но никто никогда не узнавал ее. Однажды два франта остановились и заговорили с ней, потом предложили гинею, чтобы она зашла с ними в ближайшую таверну. Был случай, когда Эмбер чуть не столкнулась с самим королем, когда тот прогуливался вдоль реки с Букингемом и Арлингтоном. Три джентльмена повернули головы и посмотрели вслед даме в маске, которая как раз подбирала юбку, чтобы войти в лодку. Один из джентльменов присвистнул – либо герцог, либо Карл, ибо Арлингтон никогда бы не позволил себе свистнуть, даже если бы Эмбер прошла по улице Чипсайд в чем мать родила.
Иногда Брюс приводил с собой сына, а иногда Эмбер приходила с Сьюзен. Они часто устраивали веселые ужины все вместе, приглашали скрипачей с улицы, и детям очень нравились такие пирушки. Брюс объяснил, как сумел, своему сыну, почему он никогда не должен упоминать при Коринне об этих встречах с матерью, а Сьюзен просто не могла их выдать каким-нибудь невинным замечанием, ибо не виделась ни с кем, кто мог бы догадаться, о ком она говорит, кроме короля, а Карл никогда не вмешивался в личные дела своих любовниц.
Однажды они были втроем: Брюс принес Сьюзен книжку с картинками, чтобы чем-то занять ее, пока они находились в спальне. Потом, когда Эмбер одевалась, Сьюзен впустили. Она стояла у кресла отца и листала книжку, осыпая Брюса вопросами. Девочке было пять лет, и все на свете ее страшно интересовало. Показав на одну картинку, она спросила:
– Папа, а почему у дьявола рога?
– Потому что дьявол – рогоносец, дорогая.
Эмбер в этот момент надевала на себя три нижние юбки, каждая из которых была накрахмалена. Она бросила быстрый взгляд на Брюса, он посмотрел на нее, сощурившись, и они обменялись улыбками. Но Сьюзен настаивала:
– Что значит рогоносец?
– Рогоносец? Ну, рогоносец – это… Спроси у мамы, Сьюзен, она в этом лучше разбирается, чем я.
Сьюзен немедленно повернулась к матери:
– Мама, что такое…
Эмбер застегивала подвязку.
– Хватит болтать, помолчи хоть немного! Где твоя кукла?
Первого марта Эмбер переехала в Рейвенспур-Хаус, хотя он и не был полностью закончен, в нем еще ощущался запах краски и сырости. Кирпичи имели яркий цвет – лондонский дым еще не успел покрыть стены серой пеленой. Травы на террасах было мало, высаженные кусты дикого лимона и каштаны, грабы и сикоморы еще не выросли, живая изгородь из тиса и роз была слишком маленькая, чтобы ее подстригать. Тем не менее то был величественный и впечатляющий дом, и мысль, что он принадлежит ей, наполняла сердце Эмбер огромной гордостью.
Как-то раз Эмбер привезла Брюса посмотреть дом и показала ему ванную комнату – одну из очень немногих во всем Лондоне – с черными мраморными стенами и полами, зелеными атласными занавесками, позолоченными стульями и скамейками и самой ванной – утопленным в пол сосудом, таким большим, что в нем можно было плавать. С сияющим от гордости лицом Эмбер показывала все в доме, все предметы – серебро кухонной утвари и даже серебряные щипчики для свечей. Она рассказала, что зеркала в серебряных рамах, которых было в доме несколько сотен, были контрабандным путем привезены из Венеции. Она показала ему поразительную коллекцию золотых и серебряных столовых изделий, выставленных, как было принято, в шкафах вдоль стен столовой залы.
– Что ты скажешь обо всем этом? – В ее голосе звучали радостные нотки, а глаза сверкали торжеством. – Уверена, ничего подобного в Америке нет!
– Да, – согласился он. – Там нет такого.
– И никогда не будет!
На это он пожал плечами, но спорить не стал. Через некоторое время, к ее удивлению, он спросил:
– Ты ведь очень богата?
– О, ужасно богата! Я могу иметь что угодно! – Но не добавила – в кредит.
– А ты знаешь, в каком состоянии твои финансовые дела? Ньюболд говорит, у него трудности с отчислением тебе процентов. Ты не считаешь нужным отложить хотя бы две-три тысячи фунтов в качестве неприкосновенной суммы?
Эмбер была поражена и разгневана.
– Да зачем мне это? Я не хочу забивать себе голову этими делами. И потом – всегда можно получить еще денег оттуда, откуда пришли эти, уверяю тебя!
– Но, дорогая моя, ты не всегда будешь молодой.
Эмбер уставилась на него испуганным, возмущенным взглядом. Хотя проходящие годы наполняли ее душу ужасом и ее двадцать шестой день рождения состоялся две недели назад, она никогда не допускала, чтобы Брюсу могла прийти в голову мысль о том, что она стареет. Для Брюса Карлтона она хотела всегда оставаться шестнадцатилетней. И сейчас она сидела, задумчивая и тихая.
Как только они вернулись во дворец и Эмбер осталась одна, она бросилась к зеркалу. Она несколько минут изучала свое лицо, колку, волосы и зубы и наконец убедила себя, что не стареет. Кожа оставалась гладкой и кремовой, волосы – сияющими, сочного цвета, фигура – столь же превосходной, как в первый день, когда они встретились в Мэригрин. Однако были изменения, о которых Эмбер лишь смутно догадывалась: прежде на ее лице не было следов жизненного опыта, которые появились теперь и были свидетельством пережитого. Сколько бы лет ни отделяло ее от той девушки из Мэригрин, они не смогли ни умерить, ни сдержать того жизнелюбия и страсти, которые горели в ее глазах и лишь усиливались с годами. В Эмбер было нечто, не поддающееся разрушению.
