Зия Самади - Избранное. Том 2
— Гости моего бека — мои гости, — выкрикнул он, приложив руку к груди. — Хоть было уже поздно, но я все же отправился домой и приказал доставить свежего кумыса и двух жирных коз. Вы уж, пожалуйста, бегим, не отказывайтесь, примите этот скромный дар.
Вместо слов благодарности бек слегка кивнул головой.
«Вот ты какой! — подумал Гани, впервые увидевший Ходжака. — Правду люди говорят, что нос у тебя словно пятачок у жирного борова и так же всегда задран кверху!»
— Если благословите, бек, я сейчас же отдам приказ разделать обеих коз. Из них такой шашлычок выйдет — пальчики оближете!..
— Скоро рассвет. Куда же еще есть? Завтра разделаемся с ними, — холодно ответил бек.
— Хорошо, хорошо, мой господин. — Ходжак сделал знак слугам, те вытащили тулумы с кумысом из беседки и опустили их в арык, а коз загнали в загон.
— Ты прямо на крыльях слетал домой, — поддразнил его один из сидевших, — может, у тебя на ногах крылья, шанъё?
— У меня всегда вырастают крылья, когда наш бек у нас в гостях… Фу, как хочется пить, во рту все пересохло!..
Ходжак выпил одну за другой несколько пиал кумыса и вдруг увидел Гани. Он много слышал о нем и, конечно, как и все баи ненавидел батура. Как-то ему на базаре показали Гани, и теперь он сразу узнал его.
— Ты что здесь делаешь, вор?! — изумленно спросил Ходжак и тут же сам испугался вырвавшегося слова.
— Да вот решил прийти поучиться своему ремеслу у достойных наставников вроде тебя, шанъё, — спокойно ответил Гани.
На мгновение повисло молчание, потом бурно захохотал Рахимджан, а затем засмеялись и другие. Даже бек не сдержался. Разглаживая усики, он подумал про себя: «Ну и язык же у этого бродяги! Эх, если бы вместо десятка этих дураков был у меня хоть один такой молодец. Ни умом, ни силой аллах его не обделил».
Ходжак был сражен наповал фразой Гани. Больше всего его расстроило, что вместе со всеми смеялся и бек. Шанъё готов был сразу броситься на Гани, но удержался, видя, что улыбка не сходит с лица бека. Потом он сообразил, что он Гани не противник. Вот если бы приказать дюжине слуг кинуться на него. Злобно взглянув на врага, Ходжак молча уселся в углу.
— Попейте кумыса, шанъё, — заботливо протянул ему пиалу один из гостей, часто пользовавшийся дарами Ходжака и потому всегда старавшийся угодить ему.
— Наш Ходжаке — человек щедрости необыкновенной, — заговорил другой гость, пытаясь смягчить напряженность, — если хотите, он завтра же пригласит нас всех к себе домой и устроит пир. Голову дать готов на отсечение, что так он и поступит!
— А что? — снова взбодрился Ходжак. — Пусть только господин бек соизволит дать согласие, я хоть сейчас вас всех отсюда заберу. — В волнении шанъё сунул мизинец в широкую ноздрю. Сидевшие напротив брезгливо скривились, а Гани, отворачиваясь, бросил:
— Лезь глубже, клад на дне! — и такой тут грянул хохот, что с ветвей деревьев шумно взлетели испуганные птицы.
В эту минуту в беседку сунулся слуга Ходжака и громким испуганным голосом позвал его:
— Господин, господин!..
— Закрой пасть! — рявкнул на него шанъё, обернулся к беку, попросил извинения, прижав руку к груди и склонив голову, затем поднялся с места. Выйдя из беседки, он рванул слугу за грудки и прошипел:
— Сколько раз говорил скотине! Даже если дом твой горит или отец твой сдох, не ори, а сделай незаметно знак! Решу, что надо, выйду. Ясно?
Увы, и этот шепот был слышен всем в беседке. Гани, понявший в чем дело, многозначительно подмигнул Махаматджану.
— Зай… Зай… Зайнап!..
— Что Зайнап? Не сдохла ли часом эта сучка?
— Не-е-т… украли… Сбежала!..
— Что ты несешь, дурак?! — рассвирепевший шанъё изо всех сил толкнул слугу.
— Эй, что там случилось? Чего ты так разбушевался? — недовольно окликнул его бек.
Ходжак, уже снова замахнувшийся на слугу, услышав окрик, остановился, вернулся к столу и, снова приложив руки к груди, покорно сказал:
— Извините, мой бек… Сноха, моя сноха…
— Слышал я все! Кто ее украл?! — В голосе бека Ходжак не уловил и намека на сочувствие.
— Какой-то неизвестный вор…
— Говорят так: вор у вора украл, — подсыпал соли на рану Гани.
На этот раз никто не засмеялся, но все гости переглянулись…
Глава четвертая
Ак остан — Белый канал — начинается от реки Каш. У самой запруды выросло множество юрт и шатров, всюду кони у коновязей. Нескончаемой вереницей движутся к лагерю подводы, груженные лесом. Немного в стороне кипит в казанах мясо. На строительство прибыли дехкане из близлежащих сел. Если бы можно было взглянуть на стройку сверху, люди напомнили б хлопотливых муравьев, спешащих то туда, то сюда. Работа кипит вовсю. Идет хашар[12]. Каждому селению отведен свой участок. И люди стараются управиться быстрее соседей, чтобы заслужить славу самых трудолюбивых и умелых. Особенно быстро и весело работает молодежь. С песнями и шутками парни валят стволы деревьев, разгребают камни, хвастаясь друг перед другом силой. Их подгонять не нужно, хотя песня-то как раз об этом.
Дно канала словно камень,
Не берет его кетмень.
За плечами плети баев,
Так и свищут целый день…
Но не к такому случаю сложена песня.
Мирабы и кокбеши[13], собрав вокруг себя доверенных лиц, ходят по строительству, кого-то похваливая, кого-то поругивая, указывая что где делать. У неугомонной реки Каш есть одна скверная привычка. Каждый год норовит она прорваться через плотину, разрушить за-пруду высотою в рост человека. И потому ежегодно аксакалы собирают хашар, на который съезжаются все, кто пользуется водою канала, чтобы до того, как река успеет разрушить плотину и осушить канал, провести ремонтные работы. Ак остан — самый большой канал на Или. Собственно, он и дает жизнь всей этой долине — для дехкан-таранчи без воды жизнь невозможна. И нет на Или ни одного дехканина, который не участвовал бы в работах на Ак оста не. Может быть, поэтому самыми любимыми и популярными в народе являются «Песни остана», то есть песни, сложенные во время работ на канале.
У одной группы работников остановился всадник в вельветовом бешмете, подпоясанном черным поясом:
— Да поможет вам аллах, сельчане! — громко произнес он.
— Спасибо, спасибо!..
— Ну что, почти все готово, значит, сегодня и будем закрывать плотину? — спросил всадник.
— Даст бог, может, и успеем к вечеру, господин мираб, — ответил один из аксакалов.
— А что за парень у вас, вон тот, что поднял огромный камень?
