Виктория Холт - Обольститель
«Теперь о пороках,— продолжил он и заколебался — это слово было слишком резким.— Лучше назовем их слабостями. Он слишком поддается своим страстям, слишком легко увлекается, но в его сердце никогда не таятся злоба и жажда мести. Что касается сквернословия, то он почти избавился от этой скверной привычки. Он чрезмерно любит вино и женщин, что не редкая слабость у молодых людей. Ваш брат изо всех сил старается совладать с нею. Но в целом у него открытый, свободолюбивый и благородный склад души. Он впечатлителен и готов следовать хорошему совету - особенно совету нежной и преданной сестры, каковой Вы являетесь».
Он снова остановился; пороки удивительным образом обернулись достоинствами. Но он видел их именно такими. Он был славным молодым человеком — во всяком случае, по отношению к людям, которых любил так, как Мэри.
Мэри, обожаемая Мэри, пробудившая в нем столь чистую страсть. Неудивительно, что душа его пела, когда он писал своей избраннице.
«А сейчас я прощаюсь с Вами. Я закончу эту тему в моем следующем письме. Кажется, я проявил чрезмерную терпимость к моим многочисленным недостаткам. Постараюсь избавиться от них, мой дражайший друг. Мое ухо будет всегда охотно прислушиваться к Вашим советам. Какими бы несовершенствами я ни обладал, среди них никогда не будет неблагодарности по отношению к Вам. Моя привязанность к Вам сохранится до конца моей жизни».
***
Как приятно ехать верхом по Гайд-парку в компании Фредерика! Люди тотчас узнавали и приветствовали принца. Георг всегда отвечал поклонами не только почтительными, но и теплыми, дружескими. Он хотел, чтобы народ знал — ему нужна его любовь. В нем нет ничего немецкого. Он — истинный англичанин. Его отец был первым из Георгов, свободно говорившим по-английски, но в некотором смысле он остался немцем. В принце Уэльском не было ничего тевтонского; он обладал веселым нравом и обаянием своих предков Стюартов. Люди отмечали в нем эти черты. Что касается Фредерика, то он был, как всегда, счастлив видеть популярность брата и играть вторую роль. Эта черта была одной из самых приятных во Фредерике; она позволяла братьям оставаться близкими друзьями.
Сейчас они ехали по парку верхом и наслаждались свободой. Впереди находились конюшие, сзади — приближенные, но молодые люди могли забыть о них и болтать друг с другом без помех, как простые граждане, выбравшиеся подышать воздухом.
Принц описывал совершенства Мэри Гамильтон, но Фредерик замечал, что брат проявляет интерес к прелестным дамам, гулявшим по парку. Среди них попадались настоящие красавицы, разительно отличавшиеся от молодых женщин, обитавших в Кью — конечно, за исключением одной-двух фрейлин вроде Хэрриот Вернон или Мэри Гамильтон. Это были прекрасные дамы в юбках с кринолином, тесных корсажах с глубокими вырезами, открывавшими восхитительные шеи и бюсты, парчовых и шелковых платьях с расшитыми подолами. Напудренные, в румянами на щеках, они смотрелись восхитительно в больших соломенных шляпах, украшенных цветами и лентами. Взгляды всех были прикованы к элегантному принцу — великолепному наезднику с томными глазами соблазнителя. В его душе соседствовали чистая любовь и чувственное волнение.
— Здесь, сидя в седле, я чувствую себя свободным, Фред. Господи, какого черта мы позволяем обращаться с нами, как с детьми?
В этот момент к ним подкатил красивый экипаж с королевским гербом. В карете сидел герцог Камберлендский. Заметив племянников, он тотчас приказал кучеру остановиться.
Герцог вылез из кареты и подошел к принцу Георгу со слезами на глазах.
— Ваше Высочество, мой дорогой, дорогой племянник. Извините меня за мое вторжение, но я не мог проехать мимо вас, не засвидетельствовав мое почтение столь сиятельной персоне, каковой вы являетесь. Тем более что я испытываю к вам исключительно теплые чувства. В конце концов ведь я — ваш дядя.
Камберленд! — подумал принц. Бунтарь. Человек, замешанный в скандале с Гросвенорами. Муж обворожительной женщины!
Камберленд взял руку принца и с чувством поцеловал ее.
— О... Ваше Высочество принц Фредерик. Сегодня у меня счастливый день.
— Мы рады возможности побеседовать с вами, дядя,— приветливо произнес принц.
— Я знал это. Надеюсь, эта встреча будет не единственной. Мы с герцогиней часто говорим о вас... со слезами на глазах. Мы так любим вас... мой дорогой, дорогой племянник.
Камберленд решил продемонстрировать дружеское расположение к своим племянникам. Принц не лгал, называя себя доверчивым человеком, способным принять предлагаемую ему дружбу. Дядя Камберленд находился в ссоре с королем; принц понимал причину этого. Герцог являлся воплощением большого волнительного мира, простиравшегося за пределами королевской детской. Его слова, взгляды, манеры намекали на то, что король дурно обращается с принцами. Они фактически отрезаны от света, к ним относятся, как к детям. Что может быть более унизительным для молодых людей в возрасте семнадцати и шестнадцати лет?
— Мы надеемся, что вы окажете нам великую честь, позволив принять вас у себя. У нас бывают обаятельные мужчины... красивые женщины...— едва заметная характерная улыбка намекала на всевозможные удовольствия,— остроумные, светские... мечтающие познакомиться с молодыми людьми королевской крови. Они видели вас... в разных общественных местах... и очарованы вами. Но это еще не все, мои племянники, это еще не все. В «Друри-Лейн»... где идет при аншлаге шеридановская «Школа злословия», играет очаровательнейшая актриса, какую мне доводилось видеть. Миссис Робинсон — самая красивая женщина в Лондоне, где немало красавиц. Вы должны познакомиться со светом. Обидно держать такое обаяние и элегантность взаперти в Кью. Что за камзол! Какой покрой! Какие пряжки на туфлях! Вы, Ваше Высочество, законодатель моды, почти не покидаете Кью. Я сказал слишком многое. Боюсь, мои племянники, я — самый несдержанный человек, какого вам доводилось встречать. Но я не могу скрыть моей озабоченности... и моей глубокой, глубокой радости от этой встречи.
Герцог Камберлендский приложил угол своего кружевного носового платка к глазу; принц Уэльский растрогался.
— Ну, мне не следует задерживать вас. На нас смотрят. Королю сообщат о нашей встрече. Я попаду в еще большую немилость. Как грустно, что в этом мире любящий дядя не может побеседовать со своими красивыми племянниками. Прощайте, мои дорогие, дорогие мальчики.
— Лучше скажем друг другу — до свидания,— отозвался принц.
Камберленд поцеловал сначала руку Георга, потом Фредерика и вернулся к своей карете.
