Мэйдлин Брент - Превратности судьбы
В камере не было ничего, кроме табурета, грязного матраса и ведра. Я села на табурет, стараясь ни о чем не думать, но отчаяние охватило меня. Как Юлан справится одна в миссии? Помнит ли она все мои наставления? Что она будет делать, когда лекарство мисс Протеро закончится? Может пройти несколько дней, прежде чем мандарин пожелает рассмотреть мое дело. Конечно, меня признают виновной. И выпорют. Или еще хуже…
Я вздрогнула. Мандарин может приговорить меня к отсечению кисти. В нашей деревне жил старик, который лишился руки таким образом. Паника охватила меня, снова вызывая приступ тошноты. Если все так обернется, как смогу я справляться со всеми делами? Я и раньше не знала, что делать. А без руки мне будет в десять раз тяжелее.
Чей-то голос неуклюже произнес несколько китайских слов. Я подняла голову и увидела человека, стоящего у решетки, разделяющей наши камеры. Узкий луч света падал из маленького оконца, расположенного под потолком, на лицо незнакомца. От потрясения сердце чуть не выпрыгнуло из моей груди. Я с ним никогда не встречалась, но, несмотря на двухдневную щетину, я его узнала. Это было лицо, которое Роберт Фолкон несколькими смелыми, блестящими штрихами нарисовал головешкой на стене миссии. Это был тот самый опасный человек, против которого предостерегал меня Роберт Фолкон.
Он был на дюйм или два выше мистера Фолкона и чуть тоньше. У него были черные вьющиеся волосы. Выражение лица отличалось от портрета, потому что он не улыбался. Но ошибки не было: те же глаза, узкий подбородок, те же скулы. На нем была теплая овечья куртка и узкие брюки для верховой езды, заправленные в кожаные сапоги.
Я встала и подошла к решетке, сняла шляпу и произнесла дрожащим голосом:
— Добрый день, сэр.
Он был удивлен, и, казалось, приятно удивлен, потому что глаза сразу засмеялись и уголок рта приподнялся в полуулыбке, и на мгновение он стал полностью похож на свой портрет.
— Господи! Девушка!… Англичанка! — воскликнул он. У него был низкий ленивый голос. — Какого черта ты здесь делаешь? Зачем ты надела это дурацкое платье?
— Я всегда так хожу, сэр. Я здесь живу. Я хочу сказать, я живу в деревне, недалеко отсюда. — Я почувствовала, что краснею. — Я здесь в тюрьме, потому что хотела украсть золотую брошь, а мастер поймал меня.
Он усмехнулся.
— Не повезло. Хотя я бы не сказал, что ты похожа на девушку, которая привыкла к украшениям.
— Нет, сэр. Я украла не для того, чтобы носить эту брошь, сэр.
— Нет? — глаза смеялись надо мной, голос — тоже. — Тогда для чего? Расскажи свою историю.
Я смутилась:
— Что вы имеете в виду, сэр? Какую историю?
— Что я имею в виду? Зачем ты украла брошь?
— Ах, потому что мне нужно кормить детей в миссии, а у нас не осталось ни еды, ни денег. «Гильдия» наказала меня за то, что я просила милостыню, они поколотили меня. Мне ничего другого не оставалось, как воровать.
Он просунул руку между прутьями. Я оцепенела и не могла пошевелиться. Он прикоснулся к моему подбородку, но совсем не грубо, и повернул голову так, чтобы свет падал мне на лицо. Я медленно, про себя, сосчитала до тридцати, пока он меня изучал. После первого потрясения я пришла в себя, осмелела и смогла посмотреть ему в глаза.
Наконец он весело сказал:
— Я могу отличить мошенника с первого взгляда. Ты не такая. Примите мои извинения, мэм! — Так странно слышать, что старший, да еще мужчина, приносит тебе свои извинения, да еще называет тебя «мадам». От смущения я лишь смогла кивнуть в ответ. Он отпустил меня и сказал: — От тебя я впервые за долгое время услышал английскую речь, прямо — бальзам на душу. Придвинь табурет поближе и поговори со мной. Не возражаешь?
— Нет, конечно нет, сэр! Но я не очень сильна в искусстве беседы. Так мисс Протеро говорит.
— Не думаю, что мисс Протеро — кто бы она ни была — назвала бы меня искушенным в таком тонком деле, — серьезно сказал он. — Так что, мы подходящая парочка. — Он придвинул свой табурет к решетке, я сделала то же самое, и мы сели рядом в сгущающихся сумерках. Все мне казалось ненастоящим, и я хотела, чтобы все так и оставалось, потому что это, похожее на сон, ощущение было не таким страшным, как реальность.
— Нам следует представиться друг другу, — сказал он. — Николас Сэбин, искусен во многих ремеслах, надолго нигде не задерживаюсь.
— Люси Уэринг из миссии в Цин Кайфенг.
— Здравствуйте, мисс Уэринг.
— Здравствуйте, мистер Сэбин.
Мы вежливо пожали друг другу руки через прутья решетки, и я спросила:
— Какую тему желаете выбрать для разговора, сэр?
— Дайте подумать. — Он задумчиво потер подбородок. — Может быть, начнем с вас, Люси? Могу я называть тебя Люси?
— О, да… конечно. Пожалуйста.
— Благодарю. Отлично. Расскажи мне о себе, Люси, и о мисс Протеро, и о миссии.
Совсем просто! Я боялась, что он начнет обсуждать со мной пьесы Вильяма Шекспира или книги мисс Остин. Я начала рассказывать ему о себе, стараясь быть краткой, но он перебивал меня, задавая вопросы, и мы проговорили почти час. Когда мы, наконец, замолчали, он подпер рукой подбородок и просидел так, не говоря ни слова, уставившись в каменный пол, довольно долго. Мне было жаль, что он молчит, потому что в тишине я снова вспомнила Юлан и девочек, и бедную мисс Протеро, и что меня ожидает.
Я решилась:
— Надеюсь, с моей стороны не будет большой бестактностью спросить вас, мистер Сэбин, за что вас посадили в тюрьму?
— Хм? — Он был где-то далеко. — А-а-а… я приехал в Китай, чтобы кое-что отыскать, и вот, пытаясь это кое-что отыскать, я совершил грубую ошибку. Мандарин Хуанг Кунг серьезно оскорблен. Не надо принимать это близко к сердцу. — Он повернул голову, чтобы посмотреть на меня, но сумерки были уже такие густые, что мы могли лишь улавливать смутные очертания друг друга. — Твоя мисс Протеро умирает. Дети скоро начнут голодать. А ты — здесь, в тюрьме. Что же теперь будет?
— Я надеюсь, мое дело решится завтра и меня высекут плетьми. Но… — я слышала, как мой голос предательски задрожал, как я ни старалась говорить спокойно, — но мне страшно, потому что мне могут отрубить руку.
Даже в полутьме я увидела, как в его глазах вспыхнул огонь, который испугал меня. Глаза больше не смеялись, теперь это были глаза дьявола, который до поры до времени прятался за веселым смехом. По спине у меня пробежали мурашки, и мне показалось, что мои волосы встали дыбом. Мистер Фолкон сказал, что этот человек опасен. Теперь я этому верила. Даже за каменными стенами и железными прутьями он был опасен. Он излучал опасность.
Когда он заговорил, голос его был тих и спокоен:
