Анна-Мария Зелинко - Дезире
— Бояться своего будущего? — Я покачала головой. — Нет, не боюсь. Мы не знаем, что оно нам сулит. К чему же бояться того, чего не знаешь?
— Удивительно, что люди не хотят узнать свое будущее, — сказал он. Он был очень бледен при свете луны. Взгляд его был обращен вдаль. — Я, например, знаю мое будущее, мое призвание.
— И вы его боитесь? — спросила я, очень удивившись.
— Нет. Я знаю, что призван совершать большие дела. Мое призвание и руководить государством. Я из тех, кто творит мировую историю.
Я растерянно смотрела на него. Я никогда не думала, что человек может так говорить о себе. Потом я засмеялась.
Услышав мой смех, он сморщился как от боли и резко повернулся ко мне.
— Ты смеешься, Эжени? Ты смеешься? — прошептал он.
— Простите меня, о, простите! Это потому, что я увидела ваше лицо при свете луны, оно было таким бледным и… таким чужим. Когда мне страшно, я всегда смеюсь.
— Я не хотел испугать тебя, Эжени. А мне показалось, что ты испугалась моего большого предназначения.
Мне пришла в голову одна мысль, и я тотчас же ее высказала:
— А я тоже буду творить историю, Наполеон!
Он удивленно посмотрел на меня. Но я продолжала:
— Историю творят люди, не правда ли? Не только люди, которые могут послать на смерть других людей или знают, как расставить пушки, чтобы взять город приступом. Другие, я хочу сказать — маленькие люди, даже те, против кого направлены пушки, все мужчины и женщины, которые живут, надеются и умирают. Все они творят историю.
Он согласился и сказал медленно:
— Ты права, маленькая Эжени, ты права. Но я поднимусь над этими миллионами людей, о которых ты говоришь.
— Это удивительно!
— Не правда ли? Удивительно видеть перед собой человека таких огромных возможностей.
— Нет. Я хочу сказать удивительно, что вы мечтаете об этом для себя, Наполеон! — Вдруг я поняла, что совершенно его не знаю. Но он улыбнулся и вновь стал знакомым и… любимым.
— Ты веришь мне, Эжени? Веришь? Верь, девочка, что бы ни случилось! — Его лицо было так близко. Так близко, что я закрыла глаза. И я почувствовала прикосновение его жестких губ к моим губам.
Мои губы раскрылись, но я сжала их, вспомнив, что Жюли меня постоянно ругает, когда я сильно чмокаю, целуя ее. Мне хотелось поцеловать его так, чтобы ему было приятно, но его губы были так жестки и властны, и я сама не знаю как, но мои губы опять раскрылись навстречу этому жесткому, властному поцелую.
Ночью, когда Жюли уже погасила свечу, я долго не могла заснуть. В темноте я услышала голос Жюли:
— Ты тоже не спишь, моя маленькая?
— Нет. Очень душно, — прошептала я.
— Я хочу тебе кое-что рассказать. Большой секрет! Не рассказывай никому. До завтра, обещаешь?
— Клянусь маминым и своим здоровьем, — сказала я быстро.
— Завтра днем м-сье Жозеф будет говорить с мамой.
— О чем?
Жюли рассердилась:
— Господи! Какая ты наивная! О нас, конечно, обо мне и о нем. Он хочет… Господи, какая ты еще дурочка… Он будет просить моей руки.
— Жюли, значит… Значит ты уже невеста?
— Тихо! Не кричи! Завтра я стану невестой. Если мама даст согласие. Завтра…
Я выскочила из постели и прыгнула к ней. По дороге я налетела на стул.
— Ой, ой… — Я зашибла палец на ноге.
— Тише, Эжени. Ты разбудишь весь дом!
Но я уже юркнула к ней в постель. Быстро я скользнула под одеяло и спрятала голову под мышку Жюли, не зная как показать ей свою радость.
— Ты невеста! Ты уже настоящая невеста! Вы целовались?
— Не задавай таких вопросов, — рассерженно сказала Жюли. Потом она не удержалась, чтобы не прочесть мне лекцию:
— Запомни! Молодая девушка не позволяет целовать себя, пока ее мать не дала согласие на свадьбу. Хотя ты еще слишком молода, чтобы понимать подобные вещи.
В комнате было темно и мы не могли видеть друг друга. Конечно, они целовались! Они были вдвоем почти каждый вечер в беседке. Они были там только вдвоем. Остальные, как, например, ее сестра, которая имеет несчастье быть на четыре года моложе, и обыкновенный генерал в это время должны подпирать забор сада…
Но мы на это согласны, так как понимаем, что это нужно им, Жюли и Жозефу.
«Конечно, они целовались», — решила я и сказала об этом Жюли. Она уже засыпала и в полусне ответила:
— Может быть.
«Как трудно держать губы сжатыми, когда тебя целуют», — подумала я.
Потом я примостила голову на плечо Жюли и тоже заснула.
Я немножко пьяна. Легко, приятно пьяна легким, очень приятным опьянением. Жюли стала невестой Жозефа, и мама послала Этьена достать из погреба шампанское, которое папа купил уже давно и которое хранилось ко дню помолвки Жюли.
Они сидят на террасе и обсуждают вопрос будущего жилища Жюли и Жозефа. Наполеон ушел, чтобы сообщить матери. Мама пригласила м-м Летицию Буонапарт и всех детей на завтрашний вечер. Завтра мы познакомимся с новой семьей Жюли. Мне хочется понравиться м-м Летиции Буонапарт, так как я надеюсь…
Нет! Не буду писать, иначе это не сбудется. Нужно молиться и верить, но никому, никому не говорить!
Хорошо бы почаще пить шампанское! Оно щиплет язык крошечными уколами булавок и такое сладкое! После первого же бокала мне хотелось смеяться без всякой причины. Когда я пила третий бокал, мама сказала:
— Не наливайте больше девочке.
Сегодня утром мне пришлось встать очень рано, и у меня не было ни минутки, чтобы остаться со своими мыслями. Как только Наполеон ушел, я побежала в свою комнату и сейчас пишу дневник, но мысли бегут, бегут как муравьи и каждая, как муравей, несет маленькую ношу. Я никак не могу собраться с мыслями, потому что я выпила шампанского и мои мысли разбегаются в разные стороны.
Я не знаю, как случилось, но я совершенно забыла, что наш швед, наш м-сье Персон должен сегодня уехать. С тех пор, как в доме появились Буонапарты, я совсем не уделяла ему внимания. Я думала, что он не очень этим огорчен. Когда я однажды спросила его, что он думает о наших новых друзьях, он ответил, что почти не понимает, что они говорят, так как они говорят слишком быстро и их произношение отличается от нашего.
А я перестала замечать акцент Жозефа и Наполеона!
Вчера вечером мне сказали, что Персон упаковал чемоданы и уедет девятичасовым дилижансом сегодня. Конечно, я решила проводить его. Во-первых, потому что я полюбила его лошадиное лицо и, во-вторых, потому что я люблю ходить к дилижансу. Там можно узнать новости и увидеть дам в парижских туалетах.
А забыла я Персона потому еще, что мне пришлось очень много думать о первом поцелуе… Правда сегодня утром, проснувшись, я сразу вспомнила, что Персон уезжает. Я выскочила из кровати, быстро натянула сорочку и две юбки, надела первое попавшееся платье, слегка подвила локоны и бегом спустилась в столовую.
