Сьюзен Виггз - Ворон и роза
— Я много, писал.
Со столика он взял полированную дощечку, которую Лорелея принесла ранее. Перевернув, он показал стопку аккуратно исписанных листов.
— Ваш научный труд, доктор де Клерк.
Уверенная в том, что Вильгельм ее дразнит, Лорелея взяла верхнюю страницу.
ТРАКТАТ
Научный труд о тифе
Inventum nvum
Л. де Клерк, М.Д.Ф.Р.С. и К°
— Я не совсем уверен в том, что означают эти буквы, — сказал он, — но я видел их после имени Дженера в его книге об оспе.
— О, Вильгельм, — восхищенно воскликнула Лорелея. Вот они, ее записи, преображенные превосходной ученой латынью. Теперь ее идеи были изложены в четком, кратком трактате. Если все остальные страницы были такими же совершенными, как и первая, то у нее есть превосходное творение. Она пробежала довольным взглядом всю рукопись. В конце последней страницы Вильгельм написал свое имя в манере секретаря: В.Телль. Ее внимание привлекла чернильная клякса над именем. Под кляксой виднелись оттиски нацарапанных на бумаге букв. Нахмурившись, она поднесла лист к свету.
— Что это? Вы что-то написали? Д.Се…
— Ошибка, — сказал он, выхватывая у нее страницу. — Я перепишу этот лист. — Он отложил его в сторону, продолжив: — Работа еще не закончена. У меня возникло несколько вопросов. — Он жестом подозвал ее к себе, и Лорелея заглянула через его плечо. — Здесь, на третьей странице, вы утверждаете, что тиф впервые вспыхнул в Ивердоне… Я не совсем понимаю, каким образом эпидемия достигла приюта.
— Все объясняется на следующей странице. Вот, смотрите, — сказала она. Не задумываясь, девушка уселась рядом с ним, прислонившись спиной к его подушке… — Вот здесь… — она нахмурилась. — Как это странно!
— Что?
— Одна из страниц моей рукописи отсутствует. Она перелистала свои записи, потом опустилась на колени и поискала утерянный лист в ящике, где хранилась рукопись, заглянула под кровать.
— Интересно, где же он может быть?
Вильгельм внимательно посмотрел на растерянную девушку и наконец, осмелился высказать свое предположение:
— Вы не думаете, что кто-то заглядывал в ящик?
— Конечно, нет. Почему вы такой недоверчивый?
— В этом нет ничего удивительного. Каждый день меня навещают по несколько каноников, а от вашей дозы опия я крепко сплю.
Лорелея снова села.
— Странно. Мои записи ничего не значат для здешних людей.
— Вы говорили, что настоятель против этого.
— Он не из тех, кто действует тайно. Наверное, я сама засунула куда-нибудь эту страницу.
— Вы помните, что там было?
— О да. Вот, послушайте. Отец Гастон, Сильвейн, Тимон и еще трое послушников прошлой весной ездили в Ивердон покупать пряденую шерсть. Мериносы тех мест славятся качеством своей шерсти, а монахини прядут из нее отличную пряжу.
— Монахини? — переспросил Вильгельм.
Лорелея взглянула в его суровые, испытующие глаза.
— Это место что-то значит для вас? Вы что-нибудь вспомнили?
— Нет, — ответил Вильгельм и расслабленно откинулся на подушку. — Давайте продолжим.
— Они обнаружили аббатису при смерти. Отец Гастон слышал ее последнюю исповедь и совершил прощальный обряд, — рассказывала Лорелея. Она заметила, что Вильгельм так сильно стиснул бутылочку с чернилами, что побелели костяшки пальцев. — К тому времени, как они вернулись назад, отца Гастона уже начало лихорадить. Отец Джулиан не пустил меня к нему, — сказала она и сердито нахмурилась, вспоминая, какой скандал учинила настоятелю.
— Чтобы вы не заразились, — подсказал он.
— Да. Отец Ансельм и отец Эмиль ухаживали за больным, — она обхватила колени руками и уперлась в них подбородком. — Отец Гастон метался в бреду несколько дней. Из коридора я слышала, как он бредил.
— Бредил? Что он говорил?
— Я никак не могла связать его слова. Отец Эмиль должен знать. Все эти дни он сидел рядом с ним. В конечном итоге все шестеро мужчин заболели. Отец Гастон, Сильвейн и Тимон выздоровели. Но вот что любопытно больше всего, Вильгельм. На четырнадцатый день температура упала. Кажется, сам организм производит что-то такое, что убивает инфекцию. Схожесть с оспой слишком очевидна, чтобы на нее не обращать внимания.
— Значит, вы считаете, что можно разработать вакцину?
Девушка утвердительно кивнула.
— Но это должен сделать кто-то более опытный, чем я. Вот поэтому я и хочу написать обо всем этом, Вильгельм. Может, такую работу уже проделали до меня, но я хочу убедиться.
Он перевернул страницу.
— А трое остальных умерли?
— Да. Это были ужасные смерти, — сказала Лорелея. Голос ее дрожал.
— Вы написали об этом на пятой странице. И очень трогательно, Лорелея.
— Вы считаете лишним описывать мои личные чувства?
— Не знаю. Не помню, чтобы я когда-нибудь раньше читал медицинские трактаты.
— Может быть, нам это лучше выбросить? Не хочу казаться непрофессионалом.
— Вы не непрофессионал, Лорелея, — успокоил ее Вильгельм. Он взял чистый лист бумаги. — Теперь нужно восстановить утраченную страницу. Вы говорите, что в Ивердон ездил отец Гастон?
Девушка кивнула и медленно заговорила, давая возможность Вильгельму не торопясь записывать.
Склоненные головы, разбросанные по кровати страницы. Она говорила, а он записывал. Он уточнял, а она разъясняла. Лорелея и Вильгельм работали целый день, пока солнце не стало отбрасывать длинные тени на неровном полу. Они даже не услышали, когда колокол пробил шесть раз. Через несколько минут вошел отец Ансельм.
— Как чувствует себя наш пациент? — спросил старый каноник.
Лорелея схватила лист бумаги и заспешила к нему.
— Вот показания о его пульсе и мои наблюдения. Он идет на поправку.
Отец Ансельм нащупал свои очки, которые висели на цепочке вокруг его шеи, и нацепил их на нос. Но он едва взглянул на ее подробный доклад. Все его внимание было обращено на бумаги, которые лежали на коленях Вильгельма.
— А это что такое у вас?
Спокойный, как клерк в бухгалтерии, Вильгельм сложил листы в стопку и убрал их под свою дощечку.
— Мадемуазель де Клерк попросила меня помочь ей.
У Лорелеи все сжалось от его слов. Отец Ансельм возражал против ее научной работы. Но прежде, чем она смогла что-либо объяснить, Вильгельм продолжил:
— Дело в том, что я хорошо знаю латынь. Я даю ей уроки.
«Ложь так легко сорвалась с его губ», — в замешательстве подумала Лорелея. А так как она не возразила, то тоже приняла участие в этом обмане.
— Очень хорошо, — проговорил отец Ансельм. — В приюте у нее не было достаточных возможностей заняться языком как следует, — с сожалением сказал он, бросая взгляд на удобное кресло у железной печки.
