Элизабет Эссекс - Дыхание скандала
— Нет, не часто, — призналась она. — Это первый раз. А как насчет вас, коммандер Джеллико?
— Уилла вполне достаточно. Или, если уж вам так хочется, просто Джеллико. Хватит с меня рангов и правил на флоте, и будь я проклят, если стану цепляться за них в отпуске, да еще болтая с хорошенькой боксершей. О, прошу прощения.
— Нет необходимости. — Она отмахнулась от его извинений за вульгарные выражения. — Тогда Джеллико. Приятно познакомиться. Я Престон.
Она представилась так, как это сделал бы мужчина. Именно так сказал бы любой джентльмен, сидя с другим в библиотеке за выпивкой. Но она-то девушка. Она так же женственна, как все барышни — воздушное платье, округлости, — даже если отличается непосредственностью и дерзостью. Иной сказал бы, что она напоминает игривого жеребенка с длинными ногами и грациозной силой, но Уиллу приходило на ум сравнение с изящным и легким в движениях шлюпом.
— Рад познакомиться, Престон, — сказал Уилл, будто не знал ее имени.
Он не собирался говорить ей, что ее имя и репутацию треплют в бальном зале, как ветер паруса в бурю, в каждом углу раздувая слухи о погибели. Он не затем потрудился прогнать дрожь с ее подбородка, чтобы вскоре вернуть обратно.
Но он протянул руку, потому что хотел коснуться мисс Престон. Он хотел увидеть, настоящая ли та задиристая, озорная сладость, которая светится в ее глазах.
Ее рука, хоть и значительно меньше его собственной, была сильной и гибкой. И мягкой. Это не та мягкость никогда не знавших работы рук барышень в перчатках на балу, но естественная, природная мягкость, как у воды. И рука у нее на свой лад сильная. Он чувствовал соединение их ладоней всем своим существом. Жар опалил его нутро, и когда Престон отпустила его руку и села, он почувствовал странную утрату. Словно ветер прорвал дыры в его парусах.
Она нисколько не изменилась. Скорее, приободрилась.
— Так вы бы это сделали, Джеллико? — спросила она, глянув на него поверх стакана. — Уронили бы мистера Стаббс-Хея, как пьяного матроса, как вы сказали. За сестру?
— Всенепременно, хотя для этого я отвел бы его куда-нибудь в сторонку. Но ваш вариант мне нравится куда больше. Он больше похож на флотский — прямо и открыто. Наказание видно всем, и всем известна вина.
— Мне это тоже нравится. — Ее улыбка поблекла, сменившись вздохом, Престон смотрела в огонь. — Но это меня сделали виноватой. Леди Баррингтон сказала, будто это я повинна в том, что он схватил меня за зад.
— Глупости какие. — Уильям был среди танцующих. И волей-неволей слышал, как мисс Престон сначала предупредила Стабби, а уж потом пустила в ход тяжелые орудия. — Но я не возражаю, поскольку если бы вы не дали этому типу по физиономии, то сейчас танцевали бы, и мы, возможно, никогда бы не встретились. И я бы пил второсортный напиток. Так что в итоге, несмотря на прискорбное неуважение к вашей персоне, думаю, я рад такому обороту дела.
— Спасибо, — улыбнулась она поверх стакана. — Вы очень добры.
Доброта не имела к этому никакого отношения. Уилл отпил очередной большой глоток, чтобы предупредить желание снова внимательно рассмотреть тот самый тыл. Хотя он предпочитал называть это место кормой. И она у Престон чудесная.
— Так вот почему вы здесь прячетесь? Вы сделаны из более крепкого материала, чтобы позволить Стабби или его матушке, которая сущий дракон, выгнать вас из бального зала. Знаете что, давайте допьем этот чудесный напиток, вернемся в зал и станцуем рил. Общая антипатия к этому обществу должна сделать нас партнерами. Уверяю вас, я прекрасно умею держать руки при себе. И, в свою очередь, верю, что вы, в отличие от остальных присутствующих здесь юных леди, будете столь же лояльны и молчаливы, когда я наступлю вам на ногу.
Наградой за поддразнивание стал ее искренний смех.
— Мне бы очень понравилось это удовольствие. Но меня изгнали из бального зала не мистер Стаббс-Хей или его матушка, а мой личный дракон — моя мама, и не кто иной, как сама леди Баррингтон. Мне велено держаться подальше, чтобы дыхание скандала не коснулось моей сестры. Мне предстоит сделать невозможное, во всяком случае, для меня, удержать маму, удержать свои руки при себе и удержать себя от проблем.
— И часто вы попадаете в неприятное положение? Если не считать распития коньяка в пугающей компании?
— О, всегда. Очевидно, я — воплощение неподобающего, неделикатного, ребяческого поведения.
Неподобающего? Мысли Уилла обратились к несколько тревожным, но весьма интересным предположениям, насколько неподобающе она готова себя вести. Предположениям, включающим образ ее восхитительной кормы. Он перевел взгляд к безопасному пространству камина и заставил себя сделать глубокий успокаивающий вдох. И еще один успокаивающий глоток.
— Со своей стороны, — продолжала Престон, блаженно не сознавая, какие нескромные силы разыгрались в его теле, — я признаюсь только в том, что читаю запрещенные книги, слишком громко смеюсь, слишком быстро езжу верхом и, конечно, опозорилась в танце с мистером Стаббс-Хеем.
— Будь я на вашем месте, я сделал бы больше.
— Что вы хотите этим сказать?
Должно быть, на него подействовал коньяк. Иначе Уилл никогда бы не стал проповедовать такую философию. На борту корабля он давно перерос того рода проделки, которые приводили к осложнениям. Но в Англии, на суше, где все нудные бессмысленные правила так называемого светского общества на самом деле не значили ничего, в его уме поселилась идея.
— К чему тревожить попытку совершить невозможное? — Он откинулся назад и небрежно скрестил ноги, приняв самую беспечную позу. — Знай я, что уже оказался в трудном положении, я бы поразвлекся на славу.
Медленно растекавшаяся по лицу Престон улыбка светилась зарей счастья.
— Спасибо вам, Джеллико. Вы дали мне просто замечательную, пугающую идею.
Глава 5
— Рад служить, — иронически отсалютовал Джеллико. — В конце концов, зачем существуют пугающие знакомства?
У Антигоны никогда не было знакомого мужчины, не говоря уж о красивом, веселом, дружелюбном молодом человеке, который, похоже, был послан с небес только за тем, чтобы заставить ее рассмеяться. В первый момент, когда он появился в комнате, она была возмущена его вторжением. Правду сказать, она испугалась, услышав, как он входит, но он оказался исключением из правил этого вечера — настоящий джентльмен. Невероятно высокий, стройный, светловолосый, возмутительно красивый, с врожденной грацией аристократа, в непростительно безупречном сюртуке и галстуке. Антигона страшилась, что он отнесется к ней со снисходительностью, как другие бальные болваны.
