Елена Арсеньева - Любовник богини
Вынув непременную принадлежность всякого змеечарователя — дудочку-вагуду, он сперва погрузил всех своих кобр, фурзенов и гадюк в сон. Наигрываемая им мелодия, тихая и медлительная, едва не зачаровала и Василия с Реджинальдом: по крайней мере их вдруг стало клонить в сон безо всякой видимой причины.
Тогда буни дал им какой-то травы и велел крепко натереть виски и веки. Сонливость, слава богу, отошла.
— Ишь ты, Орфей! — пробормотал Василий, наконец-то справившись с судорожным зевком. — Только тот камни заставлял плакать, а у этого змеи окаменели.
Неведомо, понял ли чарователь сей комплимент, однако он вынул из грязного мешка что-то вроде круглого камешка, похожего на рыбий глаз или белый оникс с крапинкою посредине, и принялся уверять, что это — волшебный талисман, который «очарует» какую угодно кобру (на других змей камень не действует), мигом парализуя и, наконец, усыпляя ее. К тому же это было единственное, по его словам, спасение против укушения кобры: следовало только немедленно приложить талисман к ране, к которой он тут же пристанет так крепко, что его нельзя будет оторвать; затем, высосав весь яд, камень отпадет сам собою, и тогда минует всякая опасность.
Василий и Реджинальд переглянулись, причем англичанин так значительно подмигнул, что это не укрылось от внимания буни. Вскипев, он поклялся богами и Солнечной, и Лунной династии [9], что надменные сагибы скоро раскаются в своей недоверчивости, и принялся дразнить змей.
Выбрав громадную кобру футов в восемь длиной, он довел ее до бешенства; обвив хвостом пенек, возле которого обосновался со всем своим серпентарием змеечарователь, кобра начала страшно шипеть, вернее, хрипеть. Яростное дыхание раздувало ее тело, как грудь у человека. Первые восемь пар ее ребер раздвинулись, шея стала похожа на диск. При этом на спине явственно проступил рисунок в виде двух колец, соединенных перемычкой в форме буквы V. Качаясь из стороны в сторону, словно побег некоего зловещего растения, кобра наконец вцепилась своему хозяину в неосторожно (а скорее намеренно) выставленный палец, на котором тотчас выступило несколько капель крови.
У толпы зрителей вырвался единодушный вздох ужаса, а Василий выкрикнул, чтобы змеечародей немедленно надрезал место укуса прокаленным на огне лезвием и отсосал кровь. Однако тот не торопясь приклеил к пальцу свой грязноватый камушек, который пристал, будто пиявка, а через малое время сам собой отвалился, так что на пальце остался лишь красноватый легкий след укола.
— Иди ты!.. — восхищенно, недоверчиво пробормотал Василий, хватая буни за палец и крутя так и этак, словно вознамерился вывернуть всю кисть. — Вот же чертов колдун! Силен, а, Реджинальд?
— Фарс! — громко, презрительно изрек его Друг. — У змеи мешок с ядом вырезан, это просто фарс!
Эту английскую высокомерную речь змеечарователь понял по скепсису, так и лившемуся из глаз рыжеватого сагиба. Что-то возмущенно промычав, он, после небольшого состязания в ловкости, поймал кобру за шею одной рукой, а другой всунул ей в рот маленькую палочку, установив ее между двумя челюстями так, что они оставались разверстыми; затем он подсунул змею к обоим сагибам поочередно, указывая на убийственную железку с ядом.
Василий так и передернулся от отвращения, взглянув на кривые змеиные зубы, напоенные смертью, однако Реджинальд остался непоколебим:
— Мешок там, а яду, может быть, и нет, почем мы знаем?
И снова лингвистическое чутье «колдуна» выказало его истинным полиглотом. Он сделал несколько весьма недвусмысленных жестов, из которых только круглый дурак не уразумел бы, что он предлагает двум европейцам вместе или поодиночке попробовать на себе действие яда, которого якобы нет, а затем волшебного камушка.
Реджинальд поджал губы, смерив дерзеца таким уничтожающим взором, что тот ощутил себя даже не шудрой, каким был по происхождению, а чем-то еще более низменным, чем даже пария, и почти не заслуживающим права на жизнь.
Тем временем Василий, который не отрывал взора от неподвижных, стеклянных глаз змеи, вдруг встрепенулся и двинулся вперед, засучивая рукав легкого светло-серого сюртука, одолженного ему Реджинальдом.
Однако он не успел сделать и шагу, как был отшвырнут на порядочное расстояние англичанином, после чего понял, что мышцам Реджинальда еще далеко до состояния порриджа.
Змеечарователь, получив хлесткий удар стеком по голым ногам, заставивший его подскочить над землею на добрый фут, тоже мгновенно поумнел и выразил намерение продемонстрировать боеготовность своей змеищи менее опасным для людей способом. Отпустив кобру на землю, он ловко наступил ей на хвост, так что она на мгновение застыла, приподняв голову. Ловким движением схватил кобру одной рукой сзади за шею, а другой за тело неподалеку от хвоста и, широко расставив руки, растянул извивающуюся змею, сколько хватило сил. На его призывный клич подбежал полуголый мальчишка со стеклянной чашею в руках и с тем выражением лица, какое бывает у знающих себе цену подручных знаменитых фокусников. Бокал поднесли к змеиной голове; немедленно последовал резкий бросок.
Нижние зубы кобры заскользили по стеклу, верхние нависли над краем, и на дно бокала упало несколько капель смертоносного яда…
— Все без обмана! — восхищенно выкрикнул Василий. — Ах ты, сила нечистая!
Желая вознаградить змеечарователя за редкостное зрелище, он привычно сунул руку в карман, который отродясь не был пустым, да вспомнил свои обстоятельства — и воззрился на Реджинальда. Лицо его при этом сделалось совершенно мальчишеским, и чудилось, что он просит старшего брата купить себе вожделенный леденец.
Чумазые физиономии чарователя змей и его «ассистента» мгновенно отразили это же выражение, и Реджинальд понял, что деваться некуда. Впрочем, ему все труднее было удерживать маску надменного равнодушия, ибо представление захватило и его тоже. Поэтому он сунул «колдуну» целую рупию, чем поверг того в настоящий столбняк, а затем протянул руку к волшебному камушку и провозгласил, что покупает это — для своего русского друга!
Однако подвижное лицо змеечарователя вмиг поблекло и приняло самое унылое выражение.
— Что такое? — круто заломил бровь Реджинальд, почуявший неладное.
Василий уставился на индуса с тревогой. И предчувствие не обмануло его.
— Сагибы, высокочтимые сагибы, — забубнил змеечарователь, — простите несчастного! И своей жизни, и жизни своего сына я не пожалел бы, чтобы выполнить ваше желание (Реджинальд удовлетворенно кивнул при сих словах), однако пусть пожрет меня черная Кали, если я в силах потворствовать вашей воле!
