Элизабет Чедвик - Сокровища короля
Она бросила взгляд на восточное окно над алтарем, но жемчужные стекла были темными: еще не рассвело. Ей впервые предстояло провести зиму в монастыре, и эта мысль вселяла в нее ужас. У нее уже сейчас отмерзали ноги, а голос возносился к стропилам в облаках пара от дыхания.
Мириэл увидела, что сидевшая рядом с ней сестра Адела, такая же послушница, как и она, клюет носом, а голова ее безвольно клонится из стороны в сторону. Прежде чем Мириэл успела разбудить ее, спящую девушку заметила сестра Юфимия, и вместо дружеского толчка в бок сестра Адела получила сильный удар по костяшкам пальцев ивовым прутом. Юная послушница резко выпрямилась, прикусив губу, чтобы не закричать от боли. В ее глазах заблестели слезы.
В Мириэл вспыхнули гнев и жалость. Она сама не раз становилась жертвой этого прута. Сестра Юфимия била ее за малейшую провинность. Теперь, лишившись возможности срывать зло на Мириэл, монахиня искала среди послушниц новую жертву.
Мириэл с омерзением посмотрела на Юфимию. Та отвечала ей вызывающим и угрожающим взглядом. Прут в ее руке дернулся, но она воздержалась от его повторного применения. Благодаря вмешательству матери настоятельницы два дня назад Мириэл на время обрела неприкосновенность.
Утренняя заря неохотно осветила витраж над высоким алтарем, и святая Екатерина, принимающая мученическую смерть на колесе, засияла радужными красками. Не столько от восторга, сколько от жалости к святой, Мириэл повысила голос, подпевая хору. По окончании богослужения священник призвал монахинь помолиться за души путников, погибших в дельте, и за исцеление молодого мужчины, лежавшего в жару в монастырском лазарете.
Мириэл склонила голову, сложила руки и стала молиться. Минувшим днем после вечерни она пыталась поговорить с Николасом, но возможность ей так и не представилась: сестра Маргарет постоянно занимала ее разными поручениями и посылала к другим больным. Когда она, наконец, улучила свободную минутку, он уже спал беспокойным сном, и лоб его был горячим.
– Смилуйся, Господи, прошу Тебя, не дай ему умереть, – молилась Мириэл, но ответом ей было только глухой голос священника, эхом отражавшийся от крашеных каменных колонн.
Служба окончилась, и монахини, покинув хоры, строем прошествовали в уборную мыть руки перед завтраком.
– Я принесу тебе из лазарета мазь для пальцев, – шепнула Аделе Мириэл, когда они встали бок о бок у длинного каменного корыта.
Адела погрузила руки в ледяную воду и качнула головой.
– Я сама виновата. Согрешила, заснув во время богослужения. Сестра Юфимия правильно наказала меня.
Мириэл закатила глаза.
– Да она просто искала, к кому придраться. У нее руки чешутся. В один прекрасный день я выхвачу у нее прут и огрею… – Мириэл умолкла на полуслове, заметив, что сестра Юфимия собственной персоной нависла над ними, словно огромный черный ворон.
– Не болтайте попусту, – шикнула она, взмахивая прутом.
– Простите, сестра. – Адела опустила голову и стала ополаскивать в воде дрожащие руки.
Мириэл промолчала, зная, что своим ответом наверняка навлечет жестокий удар на собственные пальцы и вызовет очередной громкий скандал.
Жуя нижнюю губу, Юфимия пошла дальше. Адела тихо вздохнула с облегчением.
– …И огрею ее по жирной спине, – договорила Мириэл, глядя вслед шагающей вразвалку монахине. – Ее-то никто ни разу не ударил за то, что она таскает продукты из кладовой, чтобы набить свое толстое брюхо!
– Тише, прошу тебя! – пискнула Адела, словно перепуганный мышонок. – Она ведь тебя услышит!
– Да уж, слух у нее явно острее, чем у Бога, – съязвила Мириэл, однако вняла предостережению Аделы и закончила утренний туалет в угрюмом молчании, думая лишь о том, что она чужая в монастыре и никогда здесь не приживется.
После завтрака в трапезной, проходившего в полной тишине, Мириэл взяла у сестры экономки бутыль вина с корзиной хлеба и через двор прошла в лазарет. Из-за своей немощности и возложенной на нее обязанности смотреть за больными сестра Маргарет была освобождена от долгих ночных бдений в часовне. Хлеб с вином предназначались для ее пациентов. В лазарете был и очаг, чтобы готовить питательную пищу, разжигающую у больных аппетит. Когда Мириэл вошла, чуть пошатываясь под своей ношей, сестра Маргарет, не страдавшая от отсутствия аппетита, поедала из сковороды омлет с грибами.
Вдохнув ароматный запах, девушка почувствовала, как сильно она хочет есть, но Мириэл была не настолько глупа, чтобы рассчитывать на щедрость старой монахини. Разумеется, ей ничего не перепадет. Придется ждать обеда и надеяться на великодушие келарессы.
Мириэл поставила на стол хлеб с вином и глянула на полог, отгораживающий кровать, на которой лежал мужчина, от трех больных монахинь, занимавших основное помещение лазарета. Она услышала тихое бормотание и шуршание простыней – больной метался в бреду.
– Мы помолились в часовне за молодого мужчину, сестра, – отважилась обратиться к врачевательнице Мириэл. – Как его самочувствие?
Старая монахиня промокнула салфеткой рот и, опираясь на палку, тяжело поднялась на ноги.
– В молитвах он нуждается, это уж точно, – отвечала она. – Мы сделали все, что могли. – Сестра Маргарет доковыляла до полога, чуть сдвинула его край в сторону и поманила девушку.
Мириэл удивилась. За минувшие полтора дня ее старались не подпускать к больному. Однако она не собиралась размышлять о причинах неожиданного великодушия и поспешила на зов.
– Видишь красные пятна на его щеках? – сказала монахиня, мрачно кивнув. – Сначала они потемнеют до густоты поросячьей крови, потом почернеют кончики, пальцев на руках и подошвы ступней, и он умрет.
Мириэл сглотнула комок в горле, 'глядя на больного. Ее переполняли ужас и жалость. Она ке сомневалась в правдивости слов врачевательницы. Два года назад точно такая смерть постигла их соседа в Линкольне, заразившегося зимой болотной лихорадкой.
Словно почувствовав, что за ним наблюдают, больной содрогнулся всем телом и застонал. Взмокшие от пота волосы прилипли ко лбу, щетина на щеках блестела, будто его только что вытащили из моря. Открытые глаза были тусклы, как Неотшлифованные камни; зрачки подрагивали, созерцая некое внутреннее видение.
– Вода прибывает, – пробормотал он, облизнув губы. – Боже Всемогущий, вода прибывает! – Он засучил ногами, извиваясь всем телом.
Не раздумывая, Мириэл подскочила к кровати. На сундуке стояла миска с лавандовой водой, в которой мокла салфетка. Девушка отжала льняную тряпочку и положила больному на лоб, затем просунула руку ему под плечи, приподняла и напоила из чашки, также стоявшей на сундуке.
