Мэри Бэлоу - Настоящая любовь
Алед никак не ожидал, что он вернется. За минувшие годы кузнецу худо-бедно удалось отделить свои чувства к Герейнту как к другу от чувств, которые он испытывал к графу Уиверну, владельцу земли, на которой жили и работали все его знакомые и соседи, да и он сам. Граф Уиверн был безличной фигурой, представителем аристократов, английских владельцев, которые смотрели на Уэльс и его жителей как на источник собственного обогащения. Жизнь в Уэльсе достигла кризисной точки. Вся система, казалось, была создана специально для того, чтобы постепенно вытеснить мелких фермеров и заменить их теми, кому успешнее удавалось обогащать и без того богатых людей.
Алед никогда не думал о себе как о лидере. Это он предоставлял Юрвину Эвансу. Но Юрвин погиб, а жители Глиндери и окрестностей нуждались в вожаке, мужчине с твердыми убеждениями и холодной головой. И уже несколько человек подходили к нему с предложением занять этот пост и присоединиться к тайному комитету, который образовался для организации протестов почти по всей территории северного Кармартеншира. Марджед тоже просила его, а ведь она понесла огромную утрату.
Вот так и вышло, что он согласился. И при этом выбросил из головы тот факт, что среди тех, против которых он намерен выступить, есть его друг. А теперь он шел рядом с Герейнтом сначала по дороге, ведущей в Тегфан, потом по широкому лугу и все время испытывал неловкость оттого, что Герейнт ему и друг, и враг и что скорее всего так долго продолжаться не может и придется делать выбор.
— Алед, — неожиданно произнес Герейнт, и только тогда Алед понял, что до сих пор они шли молча, — не нужно.
Несколько слов, которыми они успели обменяться, были произнесены по-английски. Десять лет назад они тоже говорили по-английски.
— Не нужно что? — с трудом спросил Алед. Если уж они вынуждены говорить, то лучше придерживаться общих фраз.
— Не обращайся со мной как с графом Уиверном, — сказал Герейнт.
— Но ты и есть граф Уиверн. — Он понял, что Герейнт имел в виду, хотя и не хотел бы понимать.
— Я Герейнт Пендерин, — сказал его друг, и в голосе послышалась печальная нотка.
Алед помнил воскресный разговор у часовни и предложение Марджед встретить графа в штыки, если тот явится с визитом. Очевидно, он прошелся по домам, где его встретили не очень приветливо. Деревенский кузнец обычно знает все новости.
— Да, — сказал Алед, — и граф Уиверн тоже.
— Мы когда-то с тобой дрались, — неожиданно вспомнил Герейнт. — Боролись, не боксировали. Почти каждый раз, как встречались. Ты всегда побеждал. Кажется, исключений не было. Хочешь сохранить свой рекорд, Алед?
Алед удивленно взглянул на него.
— Сейчас? — спросил он. — Не дури, приятель.
Он окинул взглядом безупречную одежду Герейнта. Но Герейнт уже остановился и стягивал с себя плащ.
— Да, сейчас, — сказал он разозлившись, и в его глазах промелькнула знакомая бесшабашность. — Давай сразимся, Алед. Посмотрим, сумеешь ли ты снова положить меня на лопатки. Нет, не отступай, не смотри так, будто меня следует отправить в сумасшедший дом. Дерись, черт возьми, или я ударю тебя по лицу и заставлю драться.
Глава 5
«Мир сошел с ума», — подумал Алед, глядя, как друг детства закатывает белые рукава на мускулистых руках. Последний раз он боролся в детстве. Теперь же ему двадцать девять, он всеми уважаемый работник. Зачем драться без всякого повода? Впрочем, в детстве им не нужен был особый повод, чтобы подраться.
Он тоже разделся до рубашки, бросив одежду на траву. Он был выше, тяжелее и, как ему показалось, мускулистее своего противника, которого он теперь разглядывал критически. Одержать победу будет не сложнее, чем раньше. Хотя, с грустью подумал Алед, ни в чем другом он не брал верх над Герейнтом. Мальчишка был младше его, ниже ростом и еще оборваннее, но почему-то всегда верховодил. Куда бы он ни направлялся — а очень часто туда направляться вовсе не следовало, — Алед шел за ним.
Они боролись долго, молча, тишину нарушало лишь их затрудненное дыхание, которое становилось все громче. Они кружили, заманивали друг друга, ставили подножки, перекатывались, брали друг друга в железные тиски, размыкали руки, вскакивали с земли, опять кружили и начинали все сначала. Алед был вынужден признать, что ему просто повезло, когда Герейнт неудачно упал и он смог придавить всей тяжестью его плечи к земле и удерживать несколько секунд, пока тот не вырвался.
А потом они лежали рядом на траве, уставившись в небо, и старались отдышаться. Спустя минуту Герейнт рассмеялся.
— Как-нибудь на днях, — сказал он, — повторим, Алед. Спасибо тебе, приятель. Мне давно нужна была такая встряска.
Он говорил по-валлийски. Совсем как прежний Герейнт, подумал Алед.
— Тебе было нужно поражение? — Алед присоединился к смеху друга. — Я мог бы плюнуть тебе в глаза, приятель, и сберечь наши силы и время.
Наступила тишина, и Алед знал, что сейчас последует. А еще он знал, что не в силах этого избежать.
— Что я сделал? — спросил его Герейнт по-прежнему на валлийском. Он восстановил дыхание и больше не смеялся. — Неужели все дело в том, что из Герейнта Пендерина я превратился в графа Уиверна? Только в этом, Алед?
Алед хмыкнул.
— Ты и не должен был надеяться, что люди будут тобой довольны, приятель, — сказал он. — Взгляни на себя, на того, каким ты был минут пятнадцать назад. Твоим дедом тоже не очень-то восхищались. Сам, должно быть, помнишь.
— А как ты догадался, о чем я веду речь? — спокойно спросил Герейнт. — Это не просто недовольство, Алед. Враждебность. Почему? Что я сделал? Если не считать того, что не показывался здесь последние десять лет. Дело в этом? Да?
— Тебе это кажется, Гер, — сказал Алед. — У тебя всегда было живое воображение.
— Проклятие, — сказал Герейнт, — мы же были друзьями, Алед. Ты, я и Марджед. Она прогнала меня из Тайгуина. Велела запихнуть мое сочувствие в глотку… Полагаю, она с трудом сдержалась, чтобы не предложить другое место. Еще сказала, что я здесь нежеланный гость. А ты говоришь, что у меня живое воображение. Итак, в чем моя вина?
Алед сел и обхватил колени руками. Набрал в легкие побольше воздуха и медленно выдохнул. Какого черта Герейнт вернулся домой? Преподобный Ллуид отчитал бы его как следует, если бы мог услышать, как он мысленно чертыхается.
— Из-за тебя жизнь здесь стала почти невыносимой, — коротко ответил Алед.
— Что? — Герейнт подскочил и сердито уставился на него. — Да меня даже здесь не было, Алед. Как я мог сделать то, в чем ты меня обвиняешь?
— Урожаи и цены падают с каждым годом, — сказал Алед, — а рента растет. Церковную десятину теперь приходится платить деньгами, а не продуктами, и меры по взысканию стали строже. Налог в пользу бедняков тоже вырос, но с появлением работных домов беднякам живется хуже, чем раньше. Дорожные опекунские советы воздвигают все больше застав, так что фермеру дороже перевезти свой товар, чем произвести его или купить. Нарушение границ и браконьерство преследуются гораздо суровее, чем когда-либо. Нужно продолжать?
