Мэри Маргарет Кей - Дворец ветров
По мере того как свадебная процессия, похожая на огромную пеструю толпу циркачей (или, как часто думалось Ашу, на полчище прожорливой саранчи), ползла через Раджпутану на юг, погода становилась теплее, и Аш понимал, что вскоре станет слишком жарко, чтобы продолжать походное движение днем, когда солнце стоит высоко в небе. Но пока температура воздуха оставалась терпимой даже в полдень, а ночи были умеренно теплыми, не возникало необходимости пересматривать обычный распорядок дня.
Дни текли, складываясь в недели, почти незаметно для Аша, и он наслаждался каждым из них, хотя проводил время отнюдь не праздно. Каждый день приносил свою порцию трудностей, начиная с обычных проблем продовольственного снабжения (к примеру, приходилось рассматривать требования о возмещении нанесенного полям и пастбищам ущерба, предъявляемые сердитыми деревенскими старостами) и кончая необходимостью выступать судьей в различных спорах между людьми и участвовать в отражении нападений, не раз предпринимавшихся отрядами вооруженных налетчиков. Эти и сотни других дел отнимали у Аша все время. Но он не поменялся бы местами ни с кем на свете, поскольку бесконечные и разнообразные обязанности оказывали на него возбуждающее действие, а тот факт, что на юного Джхоти было совершено покушение – вполне возможно, не последнее, – придавал путешествию терпкий привкус опасности, возмещающий всякую скуку. В конце каждого дня его ждала встреча с Джули, и, неспешно рыся рядом с ней в тихий предзакатный час, он мог расслабиться, временно забыть о своих обязанностях перед участниками похода и перед Джхоти и снова стать Ашоком, а не Пелам-сахибом.
В один из таких вечеров – жаркий тихий вечер в конце еще более жаркого дня – Аш впервые услышал историю о том, как Хира Лал сопровождал Лалджи и старого раджу в Калькутту и однажды ночью бесследно исчез из своей палатки. Поговаривали, что его утащил печально известный тигр-людоед, который обитал в тех краях и уже убил свыше дюжины деревенских жителей. Подтверждением этой версии служил окровавленный лоскут одежды Хира Лала, найденный в кустах. Однако ни отпечатков лап, ни следов волочения тела по земле обнаружено не было, а местный шикари бестактно заявил, что не верит в причастность людоеда к этому делу. Его мнение впоследствии подтвердилось известием, что означенный тигр был убит близ деревни, находившейся милях в двадцати пяти оттуда, в ту самую ночь, когда исчез Хира Лал…
– Никто в Хава-Махале не поверил в историю про тигра, – сказала Анджули, – и многие говорили, что Хира Лал убит по приказу рани, хотя говорили не вслух, а только шепотом, очень тихим шепотом. Мне кажется, они были правы. Все знали, что рани впала в страшную ярость, узнав о решении моего отца взять с собой Лалджи в Калькутту, куда он направлялся, чтобы заявить вице-королю о своих притязаниях на престол Каридарра, и ни для кого не являлось тайной, что именно Хира Лал убедил его сделать это – вероятно, он подозревал, что она попытается убить Лалджи, едва лишь мой отец покинет дворец. Она всегда ревновала к Лалджи.
– И в конечном счете она таки расправилась с ним, – мрачно заметил Аш. – И с Лалджи, и с Хира Л алом. Как бы хотелось надеяться, что ад все же есть, с особым отделением для людей вроде Джану-рани, которые убивают чужими руками!
– Не говори так! – тихо сказала Анджули, зябко передернув плечами. – Не надо желать такого. Боги справедливы, и, я думаю, она при жизни заплатила за все зло, которое сотворила. Заплатила с лихвой, ибо умерла в великих муках и перед смертью кричала, что ее отравил Нанду, хотя в это я никогда не поверю: ни один сын не пойдет на столь чудовищное преступление. Однако, если она так думала, представь, как ужасно было для нее умирать с этой мыслью. Джану-рани не нужен был ад после смерти: она претерпела адовы муки при жизни, а поскольку мы знаем, что дурные люди рождаются в «дурном» состоянии, она и в следующей жизни – и, возможного многих последующих – заплатит за каждое злое дело, которое совершила в этой.
– «Бог говорит: бери, что хочешь, и плати за это», – процитировал Аш. – Ты действительно веришь во все это, Джули?
– Что мы должны платить за совершенные нами поступки? Конечно.
– Нет, что мы рождаемся снова и снова. Что ты и я, например, уже прожили много жизней и проживем еще столько же.
– Если мы родились один раз, почему бы нам не родиться снова? – спросила Джули. – Кроме того, так говорят нам Упанишады[47], а согласно этому учению, только люди, познавшие Душу Брахмы, достигают «пути богов» и не возвращаются на землю. Мы с тобой еще не разорвали цепь рождений, ведь оба мы далеки от святости, во всяком случае пока, а значит, нам суждено родиться снова.
– Червем, или крысой, или бродячим псом?
– Только если мы совершим какой-нибудь ужасный грех в этой жизни. А если мы будем добры и справедливы, если будем подавать нищим…
– И жрецам, – насмешливо вставил Аш. – Не забывай про жрецов.
– И жрецам тоже, – серьезно согласилась Анджули. – Тогда – кто знает? – возможно даже, мы родимся великими мира сего. Ты – королем, знаменитым воином или даже махатмой[48]. А я – королевой… или монашенкой.
– Да не допустят такого боги! – со смехом сказал Аш.
Однако Анджули не улыбнулась; лицо ее внезапно затуманилось, и она медленно произнесла, словно разговаривая сама с собой:
– Но я совсем забыла… Я стану королевой еще в этой жизни. Младшей рани Бхитхора…
На последних словах голос ее упал до шепота, и они ехали в молчании, покуда Аш не остановил лошадь, чтобы полюбоваться закатом. Он знал, что Джули остановилась рядом, и, даже не глядя на нее, остро ощущал ее присутствие: вокруг нее витал слабый аромат сухих розовых лепестков, и, стоило Ашу немного отвести руку в сторону, он мог дотронуться до ее руки. Солнце плавно опустилось за горизонт и исчезло, и в тишине из высокой травы донесся печальный крик павлина. Аш услышал, как девушка протяжно вздохнула, и резко спросил, по-прежнему не глядя на нее:
– О чем ты думаешь, Джули?
– О Дур-Хайме, – неожиданно ответила Джули. – Странно думать, что я никогда больше не увижу Дур-Хайму. А когда наше путешествие закончится – и тебя тоже.
Павлин снова закричал – пронзительный глас одиночества в сгущающихся сумерках. И словно эхо, сразу вслед за ним раздался звонкий голос Джхоти, прокричавший, что пора возвращаться, и им пришлось развернуть лошадей и присоединиться к остальным.
На обратном пути в лагерь Аш не проронил ни слова. Той ночью он впервые критически оценил ситуацию в целом и предпринял серьезную попытку разобраться в своих чувствах и решить, что он собирается делать с Джули (если вообще собирается). Или что он может сделать.
