Альма-Мари Валери - Единорог и три короны
На этот раз девушка услышала его:
— Нет! Не делайте этого!
— Но почему?
— Потому что это очень опасно, — ответила она, подбежала к нему и увлекла его в глубь пещеры.
— Я скоро вернусь.
— Нет. Зачем подвергать себя неоправданному риску?
— Хотя бы для того, чтобы на время избавить вас от своего присутствия. Мне показалось, что я изрядно вам наскучил…
Она судорожно сжала руку шевалье. Возле входа в пещеру молния вновь расколола небо.
— Вы не правы, — жалобно прошептала Камилла. — Ваши слова смущают меня, но вы никогда мне не наскучите, совсем никогда!
— И вы в этом уверены? — прошептал он, склоняясь к ней.
— Да, да. Никогда. Идите и садитесь вот здесь, рядом со мной. — Она пребывала в полной растерянности: с одной стороны, она боялась и дальше оставаться наедине с Филиппом, а с другой, ее охватывал панический страх, стоило ей только представить, что Филипп уйдет от нее один, в самую грозу. Инстинктивно она понимала: единственный способ заставить офицера отказаться от своего безумного решения — это прижаться к нему, воспользоваться властью, которую тепло женского тела имеет над мужчинами, и таким образом заставить его выбросить из головы рискованные замыслы.
Филипп улыбался; его маленькая уловка удалась. Словно опытная соблазнительница, Камилла подталкивала Филиппа к стене пещеры.
— Сядьте здесь, — приказала она, устраиваясь рядом с ним. — Я совершенно закоченела и хочу, чтобы меня согрели.
На этот раз она не обманывала. От пережитого страха она замерзла и стучала зубами от холода.
Шевалье наблюдал за ней; он был в восторге от того, что додумался воспользоваться ее страхом перед грозами; он хорошо помнил, что в ненастье Камилла боялась оставаться одна. Он смотрел, как она удобно устраивается рядом с ним, совершенно позабыв о своей честности; страх остаться одной заглушил все остальные ее чувства. Шевалье слегка улыбнулся.
— Что вас так развеселило? — спросила она.
— Вы столь внезапно стали так отважны!
Она скорчила презрительную гримаску:
— Ваши нелепые идеи не оставили мне выбора! Спускаться по отвесному склону в самый разгар грозы — надо же такое придумать!
— Вы ведь боитесь остаться одна, не так ли?
— Да, правда, но еще больше я не хочу, чтобы вас на моих глазах сразила молния или же смыл селевой поток.
— Должен ли я понимать, что вы волнуетесь за меня?
— Разумеется, и вы это прекрасно знаете.
Нет, конечно, он в этом не сомневался, но ее признание наполнило его неизъяснимой радостью. Слегка отодвинувшись, он распахнул плащ, как бы приглашая молодую женщину к себе:
— Идите сюда, здесь вам будет удобнее и теплее.
Она колебалась.
— Если вы еще раздумываете, значит, не так уж вам и страшно; тогда я отправляюсь в свой маленький поход…
— Это шантаж!
— Именно!
Она скользнула под руку шевалье; мгновенно почувствовав обжигающее тепло его тела, она затрепетала.
— А вы обещаете, что не станете пытаться злоупотребить моим доверием?
Филипп вздохнул:
— Вы требуете от меня слишком многого!
— Вы просто невыносимы! — возмущенно воскликнула она, отстраняясь от него.
Но он быстро схватил ее и прижал к груди.
— Хорошо, — прошептал он, готовый на любые жертвы, лишь бы хоть на несколько мгновений удержать Камиллу в своих объятиях. — Даю вам свое честное слово.
Казалось, девушка услышала только последние его слова; она тут же, удобно устроившись, прижалась к его плечу и в восторге затаила дыхание. Здесь, в объятиях шевалье, она чувствовала себя на удивление уверенно; она слышала, как в груди его, совсем рядом с ней, глухо бьется его сердце. Ей казалось, что здесь, подле Филиппа, в его сильных объятиях, и есть ее настоящее место в этой жизни, и каждая прожитая ею прежде минута только приближала этот желанный миг, дабы он когда-нибудь превратился в вечность.
За стенами пещеры грохотал гром, но для Камиллы гроза находилась где-то далеко, в ином мире. В пещере же время остановилось; все, что окружало ее, исчезло. Осталось только ласковое и горячее тело мужчины, его сильное плечо, на котором покоилась ее голова. Она чувствовала себя умиротворенной, успокоенной и постепенно погружалась в блаженное оцепенение.
Держа Камиллу в объятиях, Филипп был счастлив сверх всякой меры; он ощущал, как она трепещет, словно маленькая птичка, и еще крепче прижимал ее к себе, боясь, что она может улететь от него. Он дал слово не злоупотреблять ее положением, но искушение сделать новый шаг в завоевании девушки было слишком велико. Он страстно, просто безумно желал поцеловать ее. Однако решил немного подождать, давая ей время привыкнуть к теплу мужского тела, дабы она не испугалась его поцелуя.
Когда он почувствовал, что она перестала дрожать в его объятиях, он наклонился, собираясь поцеловать ее в губы, и замер: Камилла спала!
Она спала крепко, и на губах ее застыла улыбка. Ясно, она была совершенно счастлива! Филипп, восхищенный безмятежностью, разрывался между желанием поцеловать ее и своим излишне поспешным обещанием. Наконец стремление завоевать безоговорочное доверие девушки возобладало. Откинув назад голову, он прислонился к стене грота и стал ждать, пока она проснется, ревниво оберегая ее сон.
73
Когда Камилла очнулась, дождь уже кончился. Ей понадобилось время, чтобы сообразить, где она находится. Пробудившись, она, словно кошечка, принялась потягиваться, отчего еще больше прижалась к шевалье, и только потом сообразила, что пребывает в весьма неподобающем для юной особы месте, а именно — на коленях у мужчины. Она живо вскочила на ноги, что-то смущено лепеча:
— Господи, Филипп, извините меня! Мне кажется, я зашла слишком далеко!
Шевалье очень хотелось снова прижать ее к себе и объяснить, как она не права, столь быстро выскользнув из его объятий, но погода не позволила ему сделать этого. Из-за дождя они задержались на целых два часа, и теперь надо было спешно ехать в Фенестрель, ибо солнце уже начало свой вечерний путь по небосклону.
— Я в отчаянии: как это я могла заснуть! — продолжала Камилла. — Вы должны были меня разбудить.
— Но вам было столь уютно в объятиях Морфея, что я не решился изгнать вас оттуда! Впрочем, дождь только недавно кончился, а нам все равно пришлось бы ждать, пока дорога просохнет.
С трудом они свели по отвесному склону лошадей и вывели их на дорогу. Наконец они смогли тронуться в путь.
— Что ж, — заключил Филипп, — надеюсь, наша недолгая остановка доказала вам, что в моем присутствии вы не в большей опасности, чем в обществе Ландрупсена.
