Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона
Но в то время как волна воодушевления вздымала государственный корабль высоко к небесам идеала, себялюбие, руководствуясь низменным инстинктом близящейся опасности, спасалось в ладье предательства. Молитерно, хитростью добившись назначения послом в далекий Париж, писал Марии-Каролине покаянные письма, смиренно молил о прощении. Роккаромана под каким-то предлогом сбежал из Неаполя, бросился в раскрытое лоно Руффо, принял от него назначение на пост командира в Терра-ди-Лавора и повел бандитов Фра-Дьяволо против недавних друзей.
А тем временем «Христианская армада» неудержимо продвигалась вперед. Получив тревожное известие, что, воспользовавшись туманом, большая франко-испанская эскадра проскочила мимо Гибралтара и несется на захват Неаполя, Руффо ускорил наступление, овладел Нолой и стал готовиться к взятию Неаполя.
Но одиннадцатого июня к нему прибыл экстренный курьер из Палермо. Фердинанд извещал кардинала, что вскоре в залив прибудет наследный принц с эскадрой под командой лорда Нельсона и что до прибытия последнего Руффо должен воздержаться от штурма Неаполя.
Кардинал ни минуты не колебался. Назначив штурм на тринадцатое июня, он с утра облачился в пурпур кардинальского платья, отслужил обедню и дал сигнал к штурму. Подкрепленный турками и русскими, поддержанный огнем британо-сицилийской эскадры под командой капитана Фута и графа Терна, Руффо бросился на город, смял «патриотов» и принудил к отступлению канонерки Карачиолло. Успех всюду сопровождал его. В течение двух дней одна часть города за другой переходила к «Христианской армаде». На второй день к Руффо прибыл второй курьер. Фердинанд еще раз подтверждал кардиналу, что до прибытия Нельсона отнюдь не надо приступать к штурму Неаполя. Руффо ответил, что очень рад прибытию Нельсона, который поможет сдержать в границах неистовствующую городскую чернь и дикие элементы «Христианской армады». Затем он продолжил приступ. Пятнадцатого июня он ввел свои банды в город, овладел им и расположился главной квартирой на Магдалиновом мосту.
Здесь Руффо получил письмо от Марии-Каролины, в котором она категорически требовала, чтобы с бунтовщиками не вступали ни в какие переговоры. Пусть Руффо вступит в переговоры с французами, засевшими в Сан-Эльмо, пусть он разрешит им беспрепятственно отступить оттуда, оставив, однако, в неприкосновенности боевые припасы, но с мятежниками-неаполитанцами королевское правительство никаких переговоров как с регулярными, законными войсками вести не может!
Руффо прочел это письмо и на следующий день завязал мирные переговоры с полковником Межеаном в Сан-Эльмо и с бунтовщиками-«патриотами» в крепостях Нуово и Дель-Уово. Рассчитывая на прибытие франко-испанского флота и желая выиграть время, те потребовали перемирия на четыре дня под предлогом выработки условий капитуляции.
Руффо согласился на это, но Фут стал противоречить. Однако кардинал уверил его, что это время нужно и им самим, чтобы установить осадные орудия и снарядить канонерки на случай, если флот Нельсона потерпит неудачу и вражеская эскадра все же появится тут. Тогда и Фут подписал перемирие.
Ночью с двадцать первого на двадцать второе Руффо окончательно утвердил текст капитуляции. Этим текстом гарнизонам обеих крепостей предоставлялось право выйти с развернутыми знаменами, барабанным боем и всеми воинскими почестями. Всем желающим предоставлялось право свободного выезда во Францию. Личность и имущество всех находившихся в крепости лиц должны были оставаться неприкосновенными — словом, с бунтовщиками не только начались переговоры, но им даже гарантировались почести и безнаказанность.
Фут не решался подписывать эти условия. Он понимал, что Нельсон никогда не одобрит такого явного покровительства «патриотам». Но вместе с тем в случае прорыва франко-испанской эскадры немногочисленной и сравнительно слабой англо-сицилианской эскадре грозило полное уничтожение. К тому же приходилось считаться с неограниченными полномочиями генерал-наместника, который лучше всего мог знать намерения своего короля. В конце концов Фут подписал капитуляцию, но в тот же день отправил Нельсону подробное донесение обо всем случившемся вместе с копией текста капитуляции.
А Карачиолло?
Двадцать третьего к Руффо явилась его племянница, молодая княгиня Мотта-Баньяра. Несмотря на то что она была на последнем месяце беременности, она все же вышла из дома, чтобы попросить дядю за Карачиолло. После падения форта Вильена адмирал переоделся матросом, пробрался в Неаполь и явился к княгине с мольбой спросить кардинала, посоветует ли он ему бежать или остаться? Княгиня была очень взволнованна, умоляла Руффо взять несчастного под свое покровительство. Но в тот момент, когда кардинал хотел ответить, курьер привез письма из Палермо от Марии-Каролины и Фердинанда.
В письме королевы одна фраза была подчеркнута густой, широко разбрызганной чертой:
«Только одного нельзя выпускать никоим образом — недостойного Карачиолло. Этот человек, без чести и благодарности, знает все закоулки и тайные бухты Неаполя и Сицилии. Он может оказаться очень опасным и будет вечной угрозой безопасности короля».
В письме Фердинанда было почти дословно приведено то же самое требование.
Руффо задумался, по-видимому совершенно забыв о присутствии племянницы.
А Карачиолло? — спросила наконец княгиня Мотта-Баньяра. — Что мне сказать ему?
Пусть бежит!
XXX
Известие о прорыве через Гибралтар франко-испанской эскадры немало взволновало двор в Палермо. Нельсон сейчас же отозвал из Неаполя Трубриджа, оставив там одного Фута, и, созвав с ближайших станций подкрепления, отважно кинулся навстречу врагу. Он крейсировал десять дней, но на горизонте не появилось ни единого вражеского паруса. Сильно озабоченный вернулся Нельсон в Палермо.
Эта озабоченность возрастала по ходу поступления тех сведений от Эммы о Неаполе. Руффо непрестанно продвигался вперед, находился уже почти у ворот города. Но с каждым успехом поведение кардинала становилось все двусмысленнее. Он отослал Маласпину и таким образом отделался от всякого наблюдения. Назначив младшего брата Франческо инспектором «Христианской армады», он увеличил свое влияние на вождей. А донесения поступали все реже, да и касались разных неважных обстоятельств, оставляя в тумане все существенное. Уж не предчувствовала ли Эмма истины, когда приписывала ему предательские планы? Не намечал ли Руффо короны для одного из своих братьев? Нельзя было терять ни минуты; необходимо было сейчас же предпринять что-либо против хитреца.
