Элизабет Чедвик - Летняя королева
Прожевав еще кусок, Генрих начал мыться. Вода в лохани из прозрачной стала молочно-серой. Мокрые темные завитки цвета меди, прилипшие к затылку, наполнили сердце Алиеноры нежностью и вожделением.
– А что твои братья думают о тебе?
Генрих весело хмыкнул:
– Амлен хотел бы увидеть мое поражение, но понимает, что я могу предложить ему больше других и что лучше хранить мне верность и не кусать руку, которая его кормит. Жоффруа и Гильом нравятся ему еще меньше, да и предложить могут только жалкие крохи. Если бы я не поклялся отцу своей душой, что не причиню ему вреда, то это чувство было бы взаимным. Гильом все еще в стадии становления. Он не примкнет к Жоффруа по той же причине, что и Амлен, – ставка ненадежная, поэтому относится ко мне как к знакомому злу.
Алиенора поджала губы:
– Так что о братской любви речи не идет?
– Боже упаси!
Алиенора сняла доску с едой, и Генрих поднялся из ванны. Слуги окатили его теплой водой из кувшинов, он выбрался на мягкий ковер и стоял, пока его вытирали насухо, а затем одевали в чистое.
– Я давным-давно усвоил, что, если хочешь добиться лучшего результата, нужно дойти до самой сути предмета, будь то водяная мельница, корабль, конь или мужчина.
Жена бросила на него смешливый взгляд:
– А как же я?
Генрих вскинул бровь:
– Я собираюсь насладиться выяснением этого вопроса.
Алиенора отпустила слуг решительным жестом и села на кровать.
– На это у тебя уйдет целая жизнь. Водяные мельницы, корабли, кони и мужчины – всех их просто понять и разобраться с ними, но ты убедишься, что я – задача посложнее.
– О, так ты считаешь, что с мужчиной разбираться легко?
Воздух дышал негой и томлением. Алиенора провела рукой по шее, по косам и замерла у талии, направив пальцы вниз.
– Мужчины находятся во власти своих аппетитов, – заметила она.
– Как и женщины, – возразил он. – Церковь ведь нас учит, что женщина – существо ненасытное.
– Церковью правят мужчины с собственными аппетитами к власти, – ответила она. – Неужели ты веришь всему, что говорит нам церковь?
Он со смехом опустился рядом на кровать:
– Я не легковерен. – Генрих отколол ее вуаль, расплел косы, запустил пальцы в длинные пряди, вдыхая их аромат. – Поэтому если я во власти собственных аппетитов, а ты ненасытна, то, возможно, мы никогда не покинем эту комнату.
Алиенора тоже рассмеялась:
– Мой дед сочинил стихотворение об этом самом.
– Ты имеешь в виду поэму о двух женщинах, их рыжем коте и странствующем рыцаре?
– О, так ты ее знаешь?
– Ха, да ее постоянно рассказывали, сидя у костра. Сто девяносто девять раз за восемь дней – скажешь, мало? – Он расстегнул брошь у горла на ее платье. – Подозреваю, твой дед пал жертвой художественного преувеличения, поэтому не собираюсь умереть в попытке воплотить в жизнь его фантазии. Я всегда говорю: качество лучше, чем количество!
Алиенора наклонилась над Генрихом. Грудь его вздымалась от последнего занятия любовью, а на лице застыла блаженная улыбка.
– Что ж, сир, – проворковала она, – мне кажется, вы действительно стараетесь побить рекорд из поэмы моего деда.
Генрих хмыкнул:
– Если и так, то что в том дурного? Вино осталось? Умираю от жажды.
Алиенора встала с кровати, чтобы исполнить его просьбу. Генрих сел, обтерся рубашкой и взял в руки протянутый кубок.
– Почему ты улыбаешься? – спросил он, выпив вино.
– Я думала, что последний раз, когда мы делили постель, тебе не терпелось покинуть ее и уйти.
Генрих усмехнулся:
– Это потому, что уже наступило утро и у меня было много дел. Спать мне не хотелось, свой долг я успешно исполнил и получил удовольствие. – Он посерьезнел. – Не жди, что я стану вести размеренный образ жизни.
– Я и не жду, но мне важно знать, как долго ты пробудешь здесь на этот раз. Только не говори, что тебе опять нужно мчаться в Барфлёр.
Генрих покачал головой:
– Я решил туда съездить после Рождества. Мне и здесь есть чем заняться. – Он игриво посмотрел на жену. – Я почти ничего не знаю об Аквитании и Пуату, если не считать того, что это богатые земли с разнообразным ландшафтом. Хочу их увидеть, и хочу их узнать – как и тебя и твоих вассалов. А ты ни разу не бывала в Нормандии. В свою очередь, ты должна познакомиться с этим краем и моей матерью.
При мысли о знакомстве с грозной императрицей Матильдой у Алиеноры упало сердце. Она решила выяснить о Матильде все, что только можно, чтобы быть готовой. В свое время она научилась обращаться с отцом Генриха, но женщина с опытом и темпераментом императрицы совсем другое дело. В душе Алиеноры до сих пор остались шрамы от стычек с матерью Людовика, которая очень усложнила жизнь молодой жены короля. Интересно, насколько Генрих маменькин сынок?
– Действительно, – осторожно согласилась она.
– А чтобы завести наследников, мы должны быть вместе. Я хочу от тебя сыновей и дочерей не меньше, наверное, чем ты хочешь их от меня.
– Во всяком случае, мы очень стараемся, – сказала она с улыбкой, но думала о другом.
Ей придется оградить своих людей от слишком близкого знакомства с молодым мужем, хотя он будет ее мечом, если случится необходимость их усмирить.
Генрих допил вино, снова поцеловал ее и вылез из постели, чтобы одеться.
– Твоя сестра – отличная помощница моим дамам, – заметила Алиенора. – Она умело обращается с иглой, как ты говорил, и мне нравится ее общество.
– Хорошо, – кивнул Генрих. – Отец хотел, чтобы я о ней позаботился, а я уверен, что она может принести больше пользы, чем шить алтарные покрывала в Фонтевро.
Алиенора смерила его пытливым взглядом:
– Я полагала, ты питаешь более нежные чувства к своей единственной сестре.
Генрих дернул плечом:
– Детьми мы иногда играли, по большим праздникам ее всегда привозили во дворец к отцу, но в основном жили порознь. Эмма – моя родня, и я признаю свой долг перед нею. Теперь, когда она в твоей свите, мы, несомненно, лучше узнаем друг друга. – Он поднял глаза на Алиенору. – А что твоя сестра? Она еще достаточно молода, чтобы покинуть монастырь и повторно выйти замуж. Разве ты не хочешь видеть ее среди своих придворных?
Алиенора покачала головой:
– Думаю, это было бы неразумно. – Она почувствовала пронзительную боль от мысли о Петронилле.
Генрих удивленно посмотрел на жену.
– Она… – Алиенора запнулась. Скандал вокруг брака сестры стал всеобщим достоянием, но о душевной болезни Петрониллы почти никто не знал за пределами французского двора, и сейчас сообщать об этом Генриху было совсем не обязательно. – Ей лучше остаться в монастыре какое-то время. Жизнь при дворе будет для нее трудна. Взять нового мужа она не желает, и я не стану ее принуждать.
