Джинн Калогридис - Дьявольская Королева
Дважды ударил колокол Сен-Жермен. С каждым часом мой пульс убыстрялся. Через час начнутся убийства.
Я заставила себя дышать, расслабила мышцы и снова погрузилась в прошлое. Я думала обо всех своих детях, когда они были крохами. О милой Елизавете, слабом Франциске, о Карле — даже тогда он был мрачным и жестоким. О моем дорогом Эдуарде, о маленькой Марго и даже о Марии, шотландской королеве с недовольной высокомерной улыбкой. В моей памяти все они двигались, смеялись, и я смеялась, плакала и вздыхала вместе с ними. Я подумала о своем муже Генрихе и о том, как он их всех любил, как обнимал их всех.
По моим щекам стекали ручейки пота, смешанные со слезами.
Я представила Наварра; он смотрел на остров Сите, опираясь на ограду балкона. «Я приехал, потому что верю вам, тетя Катерина. Я верю, хотя все это невероятно, в то, что мы с вами видели одно и то же и желаем предотвратить худшее».
Затем я представила Жанну. Она стояла на лужайке рядом с трехлетним Генрихом и с любопытством смотрела вслед Нострадамусу. «Какой глупый человек».
Я открыла глаза, взглянула на дрожащий желтый свет лампы. Готовясь к свадьбе, я совсем забыла о послании, которое Жанна написала мне на смертном одре. Тогда я не хотела портить себе радость, но сейчас даже горе было для меня желанным отвлечением от грядущего ужаса.
Взяв ключ от верхнего ящика стола, я повернулась к резной панели возле своего локтя и открыла маленький тайник в стене.
Внутри хранились документы, о которых я почти забыла: пожелтевший пергамент со словами, которые мой покойный супруг продиктовал Руджиери в Шомоне, катрен, написанный рукой Нострадамуса незадолго до того, как он уехал из Блуа. Здесь же лежали драгоценности, в том числе и бесценное ожерелье из рубинов, жемчужин и бриллиантов, которое подарил мне на свадьбу Папа Климент. Тут же находилась маленькая бархатная коробочка с изысканной изумрудной брошью — подарок Жанны.
Под коробочкой было спрятано ее письмо. Я взяла его, сломала печать и приступила к чтению:
Я умираю, дорогая подруга, и должна сознаться тебе в своих грехах, хотя от боли, которую испытываю, едва удерживаю перо.
Как-то я обмолвилась, что не избежала тлетворного влияния французского двора. Возможно, честнее было бы сказать, что я поддалась собственным греховным порывам. Когда я говорила, что ты верна, но окружена злом, я обращалась к самой себе. Я, называвшая тебя своей подругой, предала тебя.
Я любила твоего мужа, Катрин. Мы сдерживались долгие годы, но поддались греху. Хотя Генрих уступил искушению плоти, все его мысли и слова свидетельствовали о том, что к тебе он питал настоящую любовь, несравнимую с его увлечениями. Даже сейчас удивляюсь, почему мы с ним сошлись, почему согрешили. Об этом я больше всего жалею и теперь на пороге кончины прошу у тебя прощения больше, чем у Бога.
Мой Анри, мой единственный сын стал плодом нашего падения. И я рада, что ты его любишь. Только не открывай ему эту горькую правду. Пусть она умрет вместе с нами. Довольно ему и того, что он потеряет меня. Не хочу из могилы причинять ему боль.
Моя любовь к королю не единственное мое прегрешение. Я виновата в том, что хранила эту тайну. Мой сын женится на своей сестре по отцу. Возможно, ты лучше поймешь, почему я защищаю права Генриха как первого принца крови, почему хочу, чтобы он влился в семью своего отца. Бурбон по фамилии и Валуа по крови, он вдвойне достоин трона. Думаю, что твой покойный муж одобрил бы эту мысль.
Прости, дорогая подруга, а если не сможешь, то хотя бы прояви милосердие к моему Анри. Он унаследовал от своего отца честность, нежное сердце и искреннее расположение к тебе.
Ухожу к Богу с молитвами о тебе.
ЖаннаЯ уронила письмо, закрыла лицо руками и горько, без слез, заплакала. Меня охватила глубокая острая печаль — не из-за предательства, а из-за того, сколько мы трое испытали, мечтая обрести счастье. Какое-то время я сидела, придавленная горем, пока ужасное осознание не сорвало меня с места.
Мне вдруг припомнился серебристый смех герцогини д'Этамп, когда она, почти обнаженная, выбежала на ночную террасу со своим любовником королем Франциском.
«Луиза — красивая девушка, как, по-вашему?»
И ответ Франциска:
«Не раздражай меня, Анна. Не хочу иметь с де Гизами ничего общего. Кузина Генриха Жанна почти достигла брачного возраста. Она принесет с собой корону Наварры».
Если бы я не боролась за себя, если бы ценой крови не купила себе детей, Жанна заняла бы мое место? И ее сын был бы теперь королем?
Комната исчезла. Я стояла босиком на теплой брусчатке двора Лувра и видела в темноте силуэт мужчины, лежавшего ко мне затылком.
«Катрин», — простонал человек. Голова повернулась, и я разглядела черты. Это было длинное, бородатое, красивое лицо, похожее на покойного Генриха — его отца. То самое лицо, которое постоянно являлось мне в ночных кошмарах.
Я присела рядом и дотронулась до его щеки.
«Как я могу помочь тебе, Наварр, — прошептала я, — если ты убьешь меня и моих детей?»
«Venez a moi. Aidez-moi».
Темная точка, появившаяся у него между бровями, расползлась по сторонам. Жидкость потекла по щекам и закапала на камни.
В кабинете я наклонилась, пошарила в тайнике и вытащила бумаги: записку от покойного мужа и катрен Нострадамуса. Я развернула листы и положила их на стол.
Делаю это ради любви к тебе
Править будет один мой наследник
Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу
Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу
Распутай моток
И не допусти злой волны,
Запутай его — и Франция захлебнется
В крови собственных сыновей.
Я оторвала взгляд от строчек и закрыла глаза. В моем воображении Наварр все еще лежал у моих ног, содрогаясь от смертельной агонии. Его губы дрожали в усилии произнести единственное слово: «Катрин».
Я нагнулась и прижала пальцы к его рту, чтобы он замолчал.
— Не зря я приехала сюда из далекой Флоренции, месье, — прошептала я. — Чтобы ты не умер.
Отбросив все разумные доводы, словно докучный груз, я вышла в ночь.
Когда я показалась в коридоре, трое королевских стражников у двери повернулись и с изумлением взглянули на меня.
— Madame la Reine, — удивленно произнес старший охранник.
Все поклонились. Юноше было не более восемнадцати лет. Выбритый, худой, с рыжими волосами и веснушчатым лицом. Даже на коленях, торчавших из-под красного килта, виднелись веснушки.
— Сейчас зазвонит колокол. Вам лучше остаться у себя в комнатах.
