Розмари Роджерс - Любовь сладка, любовь безумна
— Кто научил тебя всем этим проституточным фокусам?!
Джинни неожиданно почувствовала, как его зубы бешено впились в мягкую плоть плеча, и взвизгнула, вонзив ногти в его спину, опомнившись, только когда он так же внезапно начал целовать место укуса очень нежно и бережно.
«Почему он по-прежнему обладает такой властью надо мной? — безнадежно думала Джинни. — Потому что все еще люблю его, люблю и не могу забыть, несмотря на то что он ни разу не сказал, что любит меня!»
Стив сжал ее лицо в ладонях, вглядываясь суженными синими глазами так, словно хотел навсегда запечатлеть в памяти ее образ.
— Ты стала еще прекраснее… Эти чуть заметные впадинки на щеках подчеркивают разлет бровей и косо поставленные глаза. Выглядишь как венгерская цыганка, а твой рот… — Он нежно поцеловал ее. — Самый чувственный рот в мире. Наверное, я должен считать себя счастливчиком, потому что удалось вернуть тебя… пусть немного и поношенную.
Он снова стал бешено целовать ее, так что Джинни не успела слова вымолвить, только сердито охнула от неожиданной жестокости обладания.
Они провели вместе три дня — поочередно ссорились и любили друг друга. Ссоры становились дуэлью умов, и трудные уроки, вынужденно усвоенные Джинни за последние месяцы, сослужили ей хорошую службу. Она научилась возводить вокруг себя броню и уходить в себя, не допуская ни малейшего проявления эмоций. Иногда из чистого упрямства она воздвигала такой же барьер между собой и Стивом, особенно когда тот заходил слишком далеко. Именно это качество жены и бесило Стива Моргана больше всего.
Она изменилась, в этом нет сомнения, и Стив не знал, в чем причина перемены, которую он так ненавидел. Что же пришлось ей вынести, чтобы стать такой независимой, стойкой и самостоятельной? Она могла пускать в ход кинжал с почти небрежным умением, как мужчина, и умела готовить лучше, чем большинство крестьянок.
В постели она практиковала все уловки шлюх, но отдавалась со страстным самозабвением, присущим ей одной. Но самое главное, Джинни научилась бороться: выдерживала самые жестокие издевки, на самые расчетливые удары отвечала простым пожатием плеч или каменным молчанием, и расколоть эту твердую раковину презрения казалось почти невозможным.
Джинни… его жена… За эти несколько дней, проведенных вместе, Стив понял, что она уже не та неопытная девушка, которую он когда-то сделал женщиной!.. Она прошла через ужасы, сломившие бы любого человека, но сумела выжить.
Как ни странно, именно Стив носил неприглядные шрамы на коже и неизбывную горечь в душе. Джинни же, казалось, легко сумела забыть прошлое — Стив чувствовал, что она пропускала или смягчала самое худшее, когда рассказывала обо всем, что с ней было. Как могла Джинни оставаться такой… такой нетронутой? Что за женщиной стала теперь? Стив не мог простить Джинни не только то, что она сделала по собственной воле, но даже и то, что ее заставляли делать насильно. И хуже всего, что она и не просила простить ее.
Стив нехотя объяснил, что три дня — это крайний срок, больше он не может задерживаться и, кроме того, не знает, когда вернется. И Джинни, счастливая и несчастная одновременно, должна была примириться с этим. По крайней мере она снова нашла Стива. Что за перемена произошла в нем? Она поняла, что изучает этого незнакомца, бывшего ее любовником и мужем, точно так же, как он изучал ее, — исподтишка.
Он хотел ее. В этом Джинни была уверена. Она буквально купалась в лучах желания, исходивших из его глаз, когда он смотрел на нее. И все же Стив ни разу не сказал, что любит ее, только хочет. Лишь один раз Джинни осмелилась спросить, любит ли он ее, и резкий смех пронзил ее сердце, ранив глубже, чем она могла себе представить. И все-таки Джинни не показала Стиву, как ей тяжело.
— Любовь! Смешно слышать подобные слова из твоих уст, детка! Именно так ты это называешь, когда отдаешься очередному любовнику?
— О Господи, Стив! Ты — единственный, кого я любила и люблю. Иначе почему только ты обладаешь способностью причинить такую боль?
— Не думал, чтобы хоть какой-то мужчина мог причинить тебе боль, милочка! Ты слишком сильна, слишком неуязвима — всегда сумеешь выкарабкаться и выжить, не так ли?
Он был жесток… но умел стать и нежным… Хотел знать все о ее прошлом, каждую омерзительную мелочь, которую пытался заставить ее признать… но сам почти не рассказывал о том, что случилось с ним. Снедаемая ревностью, Джинни выпытывала у Стива подробности его отношений с графиней де Валмес, но он только насмешливо поднимал брови.
— Соледад? Она моя крестная. И очень красива. Ты знакома с ней?
— Возможно… Не помню.
— Неудивительно — ты была слишком занята. Но Соледад прекрасно тебя помнит.
— Неужели? — язвительно бросила Джинни. — Не сомневаюсь, именно она собрала обо мне самые грязные сплетни, чтобы донести тебе. Ревнует?
— Вряд ли, милочка! — пренебрежительно бросил Стив, но истинный смысл его слов был так очевиден, что Джинни рассерженно вспыхнула.
Но все ссоры мгновенно прекращались, заканчиваясь, как обычно, поцелуями и ласками. Стив мог заставить ее забыть все измены одним лишь нежным прикосновением.
Но Джинни решила не сдаваться — и ярость в минуты размолвок не уступала его собственной. В такие мгновения Стив начинал выказывать ей почти невольное уважение, хоти про себя раздражался такой выдержке. Только в его объятиях она покорялась и слабела.
Стив Морган впервые увидел, как плачет жена, когда наутро четвертого дня готовился покинуть асиенду, и постарался скрыть изумление за грубостью:
— Господи Боже! Что это с тобой? Такое нытье вовсе тебе не идет — и не думай, что этим заставишь меня сдаться и взять тебя с собой! Делай все, что хочешь, дорогая, — оставайся здесь, все-таки асиенда принадлежит тебе, как ты часто мне напоминала. А если наскучит — всегда остается Веракрус, уверен, ты встретишь там множество старых друзей! Сальвадор может тебя сопровождать, и я оставил достаточно денег — хватит, чтобы прожить, пока Бишоп сумеет достать тебе каюту на корабле. он, как обычно, сумел выбрать те слова и фразы, которые ранили больше всего.
— Неужели тебе все равно — буду ли я здесь или нет, когда ты вернешься?!
Взглянув на него полными слез глазами, Джинни заметила, как почти неуловимо смягчились жесткие линии в уголках глаз и рта.
— Не знаю, Джинни, — медленно протянул он. — Черт возьми, не привык я считаться с оковами брака, да и ты скорее всего тоже. Мы оба приучены жить друг без друга… словно незнакомые люди, и ладим только в постели. Готовы ли мы жить семейной жизнью? Кто знает?
Две длинные, бесконечно тоскливые недели его слова звенели в ушах Джинни.
