Марина Струк - Обрученные судьбой
Ольга опустилась на колени лицом к краю земли, откуда уже давно поднялось в небо солнце, зашептала, едва шевеля сухими губами:
— Пресвятая Троице помилуй нас…
Она читала молитву, а перед глазами вставало пережитое ею прошлым вечером: ляхи, обступившие ее, забившуюся в углу, их глаза, их насмешливые улыбки, их сильные руки на своем теле. Разрушение, насилие, огонь в некогда святом месте. Усатый лях, тянущий ее за собой, а потом тот темноволосый пан со странным блеском в глазах.
«… - Ты ли то?», снова услышала Ольга тот тихий шепот, но так отчетливо слышимый на фоне шума поругания, которому подвергся монастырь. И собственная дрожь ответная на его голос, на взгляд его темных глаз. Неужто она знает его? Неужто этот лях — гость из той, прошлой жизни? Где она могла повстречать его, коли никогда не покидала терема мужа своего?
На плечо Ольги неожиданно опустилась ладошка, заставив ту вздрогнуть от испуга. Но не обернулась к той, что нарушила ее покой, краем глаза заметив, что ладонь женская, маленькая. Только окончив молитву, Ольга повернулась к Катерине, что стояла позади нее и терпеливо ждала, пока та заговорит с ней. На щеке у нее уже разлилась темнота, след от удара, полученного вчера от одного из ляхов, платье едва держалось на плечах.
— Что в скиту? Как остальные? Как ты? — спросила Ольга, поправляя собственный плат, немного сбившийся за время сна. Катерина присела на постель подле нее, принялась помогать ей завязать покрепче узел, удерживающий плат на голове.
— В скиту — ляхи. Которые спят, а которые и нет. Пан черный приказал своим убитых схоронить, вот и стараемся с утра, как молитвы справили, поправляем урон, что ляхи сотворили. Они же нам в помощь приставлены, — а потом поймала на себе пытливый взгляд Ольги, и все же пришлось сказать то, что та спрашивала. — Наполовину скосили у нас. Отче зарубили на ступенях церкви, когда с иконой к ляхам вышел. Некоторые черницы, те, что постарше годами нас, остались в храме, не вышли, когда огонь занялся. Некоторых ляхи порезали. А есть и те, что от поругания кончились, от кровей… А меня мало валяли. Пяток их был, не больше. Даже крови-то толком не было. Так что спас меня лях тот, как и тебя, знать.
— А отчего ты здесь? И почему меня не позвали, если молитвы творили? — Ольга уже представляла грозный взгляд матушки Полактии за подобный проступок. Вдруг в голове всплыл ее резкий голос, ее пальцы, будто когти, ухватившие подол платья давеча: «Из-за тебя! Ты навела на нас ляхов!». Нет, покачала головой Ольга, нет моей вины в этом поругании. А потом услышала голос Катерины, что долетал до нее будто издалека.
— Пан с черными волосами тебя вчера сюда принес, велел ляхам оставить меня, а мне за тобой смотреть, пока дух не вернется. Он сюда еще приходил после, когда стихло все на дворе. Сидел подле тебя, Ольга, все лицо твое гладил да руки, все налюбоваться не мог. Кто он? — не смогла сдержать любопытства Катерина.
— Не ведаю я, — отрезала Ольга тоном, заставившим ту вспыхнуть от стыда. — Не знаю я этого ляха!
— Он велел тебя привести к нему, как пробудишься, — поспешила сказать Катерина. — На дворе он, с матушкой о чем-то толкует уже битый час. И о чем ее только пытает?
Пытает! Это слово промелькнуло в голове Ольги огнем. Неужто поднимут руку на старую женщину? Неужто нет у черноволосого ляха сердца вообще? Ольга быстро поднялась с постели и, убедившись, что ее одежды в порядке, а волосы надежно прикрыты от чужих глаз, направилась вон из сруба. Она не знала, отчего ее так настойчиво гнало вперед сердце, не знала, как сможет помочь игуменье, коли ее опасения сбудутся. Не знала, но упрямо шла вперед, повинуясь внутреннему зову. Катерина же едва поспевала за ней, про себя умоляя всех святых, чтобы ничего более худого в скиту не свершилось. Разве не довольно с них того горя, что так нежданно обрушилось на них прошлым вечером?
Ольга обошла сруб с другой стороны, заметив, где именно во дворе был ляшский пан, его люди и матушка Полактия, что стояла перед паном, гордо подняв голову. Ольга знала, что той это нелегко дается ныне, ведь та давно мучилась болями в спине. Оттого и стул в келье игуменьи, где та вела монастырские приходские книги, был с высокой резной спинкой, на котором сейчас так вольготно расположился ляшский пан.
А обошла Ольга двор оттого, что именно отсюда могла подойти тайно, со спины собравшимся во дворе ляшским людям, а от глаз матушки она была надежно скрыта высокой спинкой стула. Да, Ольга знала, какой грех творит, но и не последовать голосу, что звучал ныне в ее голове и умолял разузнать таким образом хотя бы что-либо, не могла. Она обязательно понесет покаяние за него позднее, когда жизнь в скиту снова пойдет как ранее. А в том, что так и будет у Ольги сомнений не было — даром что ли уже убрали со двора убитых и погребали их на кладбище, даром разгребали ныне сестры останки церкви, искали хоть что-нибудь уцелевшее, складывая в другую сторону то, что осталось от сгоревших черниц.
За спиной тихо ахнула от чего-то Катерина, и Ольга метнула на нее суровый взгляд, мол, молчи, не выдай меня. Та кивнула в ответ и так же аккуратно, почти след в след пошла за Ольгой, что медленно направилась к небольшой группе во дворе.
— Я тебя в который раз спрашиваю, старая ведьма, — донеслось до Ольги, и она тут же остановилась, прислушалась к разговору, что велся недалеко от места, где она была. — Последний раз! Кто та женщина, что в доме с кельями лежит? Мне сказали, ты ей речи вела о ляхах. Что именно ты ей говорила?
Но матушка Полактия не поднимала головы, все так же смотрела в землю у себя под ногами и молчала.
— Добже! Добже! Не желаешь, знать, говорить? Я скит твой сберег, как мог, я твоих монашек сохранил. Разве неможливо мне ответить на несколько вопросов за то? Или ты хочешь, чтобы я по-другому с тобой говорил? Силой? У меня есть человек в почете, что умеет даже таким упрямцам языки развязывать. Хочешь, чтоб я кликнул его, старая ведьма? Уж с рассвета почти сидим тут, а толку нет!
— За блудницей, знать, своей пришел? — вдруг подняла голову матушка Полактия, и Ольга поразилась тому яду, что прозвучал в ее голосе. — Я тебя сразу распознала, лях. И вправду — бесовские глаза у тебя, а сам ты дьявол! Дьявол, Богом проклятый!
— Ага, знать, ведаешь ты, кто я! — казалось, пан даже не обратил внимания на слова игуменьи, от которых у самой Ольги дрожь холодная пробежала по телу. — Знать, прав я в своих домыслах! Знать, верно мне глаза мои сказали!
— Не знаю, что тебе глаза твои сказали, — процедила матушка Полактия. — Не читаю я в главах чужих, то не мой удел. А что до белицы той, то Ольга, дщерь Василия, из рода Острожских по мужу, что под Псковом.
