Элизабет Чедвик - Отвергнуть короля
– Именно это я сейчас пытаюсь делать… Но это непросто. Я надеюсь, что Гуго и мой отец смогут заключить соглашение. Гуго говорит, что дипломатия ничуть не легче сражений, и он прав.
– Несомненно прав. – Изабелла красноречиво посмотрела на дочь. – Во всех отношениях.
* * *Гуго и его тесть ехали по верховой тропе, которая вела из поместья в парк. Солнце золотистым благословением подсвечивало желтеющие листья и добавляло дню приятное тепло. Лошади скакали в охотку, радуясь прогулке не меньше всадников.
– Что говорит Людовик? – через некоторое время спросил Уильям.
Гуго наблюдал, как собаки нюхают землю и бегут вприпрыжку.
– Людовик говорит, что явится на остров Кингстон и заключит мир. На нем будет нижняя котта и брэ, согласно вашему желанию, но только если ему позволят прикрыть их плащом и сохранить свое достоинство.
Его тесть весело фыркнул:
– А он стыдливая девица.
– Вы на его месте поступили бы иначе? – Гуго обратил внимание, что Уильям назвал Людовика «девицей».
Так называли не только робких юных девушек, но и неиспытанных в боях молодых рыцарей. Людовик был отнюдь не новичком, но Гуго полагал, что долгая карьера Уильяма позволяет ему быть снисходительным.
– Я сделал бы все, что должен, и если бы мне пришлось показаться в нижнем белье на людях, я бы не постеснялся. – Уильям бросил на Гуго проницательный взгляд, в котором читался большой опыт. – Я был стариком, когда меня выбрали регентом, и постарел с тех пор на десять лет. Эта война с англичанами, возглавляемыми французским принцем, мне не по душе. Я ищу мира, чтобы выдать замуж своих дочерей, и знать, что те, которые уже замужем, спокойно спят в своих кроватях. Я хочу сидеть рядом с женой и наслаждаться последними лучами вечернего солнца.
– Аминь! – Гуго похлопал Эбена по глянцевитой шее. – Мы все стремимся к чему-то подобному.
Они выехали на прогалину и ослабили поводья, чтобы кони могли пощипать траву.
– Я заново издал Великую хартию, которая попортила столько крови обеим сторонам, – произнес Уильям. – Для этого мне пришлось стать прагматиком и открыть свой ум для новых идей. Иногда приходится выкидывать дурно сидящее платье и надевать новое. Людовик тоже это понимает, поскольку он не только воин, но и государственный деятель. Мы должны идти на уступки, не жертвуя при этом своей честью.
– Например, надев плащ поверх нижнего белья? – уточнил Гуго.
– Людовик может надеть плащ. – Губы Уильяма дрогнули. – Я прослежу, чтобы никто не возражал.
– Благодарю вас, сир.
Эбен набросился на траву, и звенья упряжи забренчали. Гуго наблюдал, как облако мошек танцует у него перед глазами, то поднимаясь, то опадая. Он прокашлялся.
– Что-то еще? – спросил Уильям. – Я знаю Людовика.
Гуго вздохнул:
– Мой господин говорит, что, если он должен вернуться во Францию сразу после подписания договора, то пусть ему выплатят десять тысяч марок в качестве компенсации за ущерб, понесенный им в Англии.
Глаза Уильяма Маршала на мгновение широко распахнулись, но лицо сразу же приняло обычное спокойное выражение.
– Понятно.
– За эти деньги вы избавитесь от него. Людовик обещает поговорить с отцом о возвращении Анжу и проследит за этим лично, когда станет королем.
– Людовик не дурак. Ни на минуту не поверю, что он исполнит подобную клятву. Я бы на его месте не стал. С тем же успехом я могу пообещать, что попытаюсь уговорить баронов выделить ему эти деньги… Даже если я соглашусь, у меня нет в распоряжении таких средств. Страна почти разорена, и вам это известно.
Гуго натянул поводья и почувствовал, как солнце припекает затылок. Ему не слишком нравилось спорить с собственным тестем, но он знал, что должен стоять на своем.
– Сир, вы захватили трофеи в морском сражении при Сэндвиче… Французские трофеи. Я знаю, чтó перевозилось на кораблях, которые достались вам.
– Смотрю, вы все подсчитали. – Тон тестя стал прохладным.
– Это часть моего вассального долга. Только глупец не знает, кто сколько стоит.
– Или сколько готов заплатить?
Гуго склонил голову:
– Вам нужно помнить о своих землях в Нормандии, и благосклонность французского короля исключительно важна для ваших планов. Вам не пойдет на пользу, если вы станете держать его сына в плену или артачиться.
Уильям оглядел Гуго сверху вниз.
– Вы сын своего отца, – заметил он. – Он хорошо вас обучил.
– Считаю это за комплимент, сир.
– Правильно считаете. Я глубоко уважаю Роджера Биго и его способности… не говоря уже о его лошадях. – Разрядив обстановку упоминанием коня, на котором он ехал, Маршал потрепал гнедого по шее и добавил: – Граф Честер никогда на это не согласится.
– Включить в договор – нет, но в качестве приватного соглашения… между людьми чести…
Уильям Маршал щелкнул языком своему скакуну и пришпорил его.
– Итак, это золотая кайма на пресловутом плаще Людовика, а меня он оставит прозябать в нищете. Не скрываются ли в подкладке еще какие-нибудь требования?
– Нет, сир, лишь те, что я упомянул. Мой господин желает покинуть Англию. Его удерживают здесь лишь гордость и долг. Если их удастся удовлетворить, он вернется домой и мы все сможем заняться возрождением нашей страны. Как только я буду освобожден от клятвы Людовику, я стану служить молодому королю… и регенту… по мере своих сил. Даю слово чести.
– Итак, цена мира – плащ, десять тысяч марок и хартия вольностей, которая объединит обе стороны… А если мы не придем к соглашению, начнется новая партия в шахматы.
– Да, сир. Партия, в которой никто не победит.
Его тесть выглядел задумчивым. Некоторое время они ехали в молчании под первыми листьями, осыпавшимися с ясеней. Маршал вновь придержал коня, когда они завернули к реке. Ниже по течению Гуго различил пристань графа и барку, которую к ней тянули и которая доставит их в Лондон следующим утром.
Уильям Маршал смотрел на воду и не двигался. Гуго сидел рядом с ним и ждал, стараясь не задерживать дыхание, а наслаждаться безмятежностью момента. Солнце рассыпало по воде золотые монеты. Десять тысяч мерцающих блесток света.
Наконец его тесть глубоко вдохнул:
– Я говорил вам, я старый человек. Я пережил всех детей короля Генриха, иные из которых были совсем малышами, когда меня посвятили в рыцари, но их наследников я не переживу. Мои труды продолжать вам и моим детям. Моим сыновьям. Махелт и ее сестрам. Их детям. Пусть французский принц прикроет свою наготу десятью тысячами марок, но, как и его плащ, они не станут частью письменного мирного договора, поскольку, боюсь, граф Честер расценит это иначе, чем я.
– Сир… – с облегчением выдохнул Гуго.
