Мюриел Болтон - Золотой дикобраз
Подобно тому, как перед умирающим в последние секунды проносится вся его жизнь, так и Людовик в эти томительные минуты ожидания вдруг сразу вспомнил все свое прошлое.
В детстве ничему его толком не учили. Тогда это ему нравилось. Необременительные занятия с учителями, которых выбрал для него король, никакой пищи для ума они не давали. Первый раз, глядя в злые глаза короля, Людовик задумался, а не специально ли это все было подстроено, чтобы сделать из него невежду и по возможности дремучего, тупого.
— Конечно! — произнес он вслух, дивясь своей тупости, что не осознал этого раньше. — Конечно! — повторил он снова, блуждая взглядом по портрету. — Этот король предусмотрел все.
Но по иронии судьбы две его дочери, одна злобная, что держала Людовика в железной клетке, и вторая, добрая и щедрая, что посылала ему книги, те, с которыми он должен был познакомиться еще в юности, они, эти дочери, дали ему все то, чего король хотел его лишить. Никогда не забыть уроков, которые преподали ему в башне Бурже.
В комнату кто-то вошел. Людовик резко повернул голову. Перед ним стоял Жорж, бледный, как стена. Однако глаза его сияли. Увидев вопрос в глазах Людовика, он попробовал говорить, но губы его тряслись. С минуту они молчали. Потом он опустился перед Людовиком на колени и только тогда произнес:
— Я очень счастлив, Ваше Величество, что оказался первым, кто поздравляет вас со счастливым правлением!
От этих слов Людовик окаменел. Ваше Величество! Значит, я король!
По всем правилам его сейчас должна была охватить безудержная радость, какой-то восторг, но ничего подобного не приходило. Вместо этого на Людовика вдруг навалилась усталость, усталость и странное тупое недоумение.
Он наклонился и, подняв Жоржа на ноги, прижал к себе. Долго стояли они так, не произнося ни слова.
Наконец Людовик отстранил его и, глядя в глаза, заговорил:
— Ты по праву был первым, потому что ни у кого, клянусь тебе, Жорж, ни у кого в этом мире нет более преданного друга, чем ты у меня. О, если бы Дюнуа мог сейчас быть с нами!
Жорж рядом, и это большой подарок судьбы, но другой его друг, Дюнуа, который так долго и беззаветно сражался и который с таким энтузиазмом провозгласил бы сейчас Людовика королем Франции Людовиком XII, этот друг уже несколько лет покоится в тихой могиле.
— Как бы я хотел, чтобы он был сейчас с нами, — медленно произнес Людовик, — и увидел, что справедливость, за которую он так долго боролся, наконец восторжествовала.
Жорж печально вздохнул.
— Там, у дверей, собралось уже много народа, кто хотел бы поздравить тебя, Ваше Величество. Могу я пригласить их сюда? — Жорж с видимым удовольствием наслаждался произносимыми словами.
Людовик слегка вздрогнул.
— Уже? Но ведь тело Карла, наверное, даже еще не остыло.
— Никто не собирается особенно горевать о нем, — спокойно заявил Жорж. — Это был глупый король, и Франция должна быть рада, избавившись от него.
«Конечно, это правда, — подумал Людовик, — и глупый он был и никчемный, но все же жалко его. Он пожил совсем немного, да и жизнь прожил пустую, бесполезную».
— Ну хорошо, если они хотят меня видеть, пусть войдут. Но не все, и без шума. Приведи только близких друзей.
Жорж саркастически улыбнулся.
— Ваше Величество, сейчас они уже все стали твоими близкими друзьями.
* * *Скорбно звенели колокола, в воздухе повисали протяжные звуки латинских псалмов. Катафалк с усопшим королем Карлом VIII медленно двигался по улицам города. Но никого (почти никого) не волновало, что он мертв, как и прежде, что он был жив.
Анна-Мария брела за гробом, как в тумане. Глаза ее опухли от слез, ночи напролет она рыдала и упрекала себя. Ее бретонское воспитание предписывало такого рода поведение, к тому же ей было его действительно жаль. Она твердила себе, что вышла за него против воли, что была ему верной женой, что никакая скорбь не вернет его назад, но что-то, сидящее внутри, которое было сильнее ее, заставляло и потом в покоях в Амбуазе, затянутых черным (к этому не привыкать), вышагивать по комнатам взад и вперед, взад и вперед.
На другом этаже того же самого замка, в своем кабинете, новый король тоже не находил себе места. Наконец, он резко повернулся к Жоржу, который склонился над какими-то бумагами за своим столом.
— Жорж!
— Ваше Величество? — Жорж поднял глаза. — Да, Ваше Величество.
Людовик улыбнулся.
— Тысячу раз на дню ты называешь меня так. Тебе не надоело? Я уже король больше недели, пора привыкнуть.
— А мне нравится произносить Ваше Величество, когда я знаю, что Ваше Величество — это ты. Никогда раньше мне не доставляло удовольствия его употреблять. Представляешь, как меняется значение титула в зависимости от человека, который его носит.
— В общем-то я не возражаю. Мне бы только хотелось, чтобы кто-то еще называл меня так.
— Дюнуа, — вздохнул Жорж.
— И Эжен.
Эжена Ангулемского тоже не было к этому времени в живых. Его беспросветная грустная жизнь закончилась. В последние годы Людовик с ним встречался редко, но теперь, когда его не стало, очень скучал по нему. Двое его детей, Маргарита и Франциск, были оставлены под опеку Людовика. Он посещал их, когда мог. Маленькая Маргарита была очень хорошенькой и умненькой девочкой, а Франциск уже тогда был не по годам серьезен, и замашки у него были властные. Но, разумеется, никто не мог предположить, что со временем он станет королем Франции, Франциском I.
— Двое нас осталось на свете, Жорж. Всего двое. А скоро и ты меня покинешь, станешь Папой в Риме.
Жорж задумался на мгновение, а затем решительно покачал головой.
— Не хочу я быть Папой. Не хочу. Я хочу остаться Жоржем д’Амбуазом, который слишком много ест и который толстый… и которому слишком нравится произносить «Ваше Величество», чтобы покинуть тебя.
Они улыбнулись друг другу. Людовик был очень доволен его решением.
— Как это прекрасно, что ты останешься со мной и будешь давать мне свои мудрые советы, в которых я всегда нуждался.
Жорж засмеялся.
— А ты не будешь им следовать, как всегда.
— Жорж, вот прямо сейчас мне нужен твой совет. Я должен увидеть Анну-Марию.
— Да, но как же обычаи?
Людовик прервал его:
— Я знаю обычаи. Но она опять может довести себя до полного изнеможения, а то и болезни. Я знаю, ее горе должно быть столь глубоко, что ей не положено никого видеть, таков обычай. Но я не видел ее со дня смерти Карла, нам надо поговорить.
— Я советую тебе этого не делать.
Людовик улыбнулся:
— Мне бы хотелось услышать совет, где я могу повидаться с ней. Как ты советуешь, пригласить ее сюда, в мой кабинет, или самому незаметно проникнуть в ее покои?
