Зия Самади - Избранное. Том 1
В тот же день справили поминки по героям, прославившимся еще во времена дедов. В селении, где недавно господствовали плач и горе, все преобразилось, здесь царило теперь всеобщее возбуждение, способное снести прочь любую преграду.
Горячая молодежь была готова к походу в тот же день…
Наутро перед строем из семидесяти всадников выступил аксакал-весь в белом. Он сказал:
— За наших детей, с мольбой глядящих на вас, за стариков с согнутыми уже навечно спинами, за матерей с непросыхающими слезами — отомстите врагу! Аминь!
— Аминь! — высоко взметнувшись, этот крик потряс все кругом.
Стая кем-то пущенных голубей взмыла вверх, как бы стремясь охватить взглядом великий путь, начало которому было положено сейчас…
2Дехкане спешили вспахать свои участки, чтобы не дать высохнуть скудной влаге в почве. Здесь и там можно было видеть людей, согнувшихся над сохой или подгонявших коней. Возле них летали скворцы, а проворные грачи бежали почти сразу за сохой, находя во вспаханной земле червяков и дружно набрасываясь на них. Поднялись в синь неба жаворонки и, словно подбадривая дехкан, пели свои песни. Бусинками по ниточке протянулись в небе журавли. Их серебристое оперение сверкало в лучах солнца, слепило глаза. Опьяненные свежим весенним воздухом, журавли сделали в небе несколько кругов и с протяжным «кру-кру» снова вытянулись в цепь и скрылись вдали, следуя за вожаком. Однако дехканам некогда было разглядывать все это…
Почти не смотрел по сторонам и человек, который вел по дороге осла с бочонками, он бормотал что-то себе под нос, то и дело подгоняя скотину: «Кхе, бездельник, кхе!»
У подножия холма он свернул с дороги и направился к дехканам. В его босую ногу попала заноза, он, сказав: «Тр-р, тр-р, бездельник!» — сел на землю и начал разглядывать пятку, напоминавшую кожуру дыни, испещренную извилинами; потом шилом вытащил занозу, стер появившуюся кровь, присыпал ранку землей и, захромав на одну ногу, повел осла дальше.
— А я-то думаю: кто это в такое время таскается по дорогам?.. Это, оказывается, ты. — Дехканин остановил впряженных в соху коня и бычка.
— Тр-р… тр-р… Ух, шайтан, чтоб ты пропал! Не остановишь где надо! — Путник хлестнул осла кнутом.
— Что в бочонках-то?
— Что может быть — водка!
— Водка? Ах ты сорняк! С каких пор занимаешься черным делом?
— Есть холодный чай? Дай напиться!
— Садись. — Дехканин выкопал зарытую в землю тыквянку и налил путнику чаю в деревянное блюдце. — Пьешь, будто после плова.
— Да-а! Плов ли ел, горя ли хлебнул — сейчас узнаешь. — Путник допил чай, глубоко вздохнул. — Вот мой плов! — он поднял на спине рубашку.
— О алла! — вскричал дехканин, увидев полосы кровоподтеков.
— Вот какие дела, окям…
— Кто это тебя так?
— Солдаты.
— Солдаты? Что же ты им сделал?
— В нашем селении на каждую семью наложили повинность: сдать два цзиня[17] водки и пару кур. У меня ни того, ни другого не было, ну, и досталось…
— Вот подлецы! Вот разбойники!
— Эта водка куплена на деньги, собранные в селении. А меня заставили везти…
— И куда же?
— Куда? Этот капир сочжан устраивает свадьбу.
— Свадьбу?
— Да-а. Он увез дочь у Таира из Араторука…
— Да что ты говоришь? Какой позор!.. О алла, чем мы провинились? За что так издеваются над нами?..
С дороги, из-за холма, послышался стук копыт, и через минуту около говоривших остановились несколько вооруженных всадников.
— Бог в помощь, — с этими словами Ходжанияз и Пазыл спешились и подошли к дехканам.
Те, увидев вооруженных людей, так оторопели, что забыли о приветствии.
— Ты из какого селения?
— Из Ялгузтерека.
— Так ведь ваши пашни совсем не здесь!..
— Да, Ходжа-ака, — ответил дехканин, — были…
— Почему же перешли вы на эти камни?
— Эх, родной Ходжа-ака… Те земли у нас отняли и роздали китайцам…
— Кхм… значит, и до вас добрались уже эти быстроногие, — вздохнул Ходжанияз.
— Вы и раньше подпрягали к коню бычка? — спросил Пазыл.
— Эх, брат, если лошадей забрали для них, что остается нам, кроме бычков?
— Повсюду горе…
— Наступит ли день избавления от угнетателей?
— Если сильно захотеть избавиться, то можно, — ответил Пазыл.
— Так ведь дочерей у нас отнимают — до этого дошло!.. Теперь нечего прятать голову! — вскричал дехканин.
— Вот мы и восстали, чтобы не прятать головы…
— Неужто, родной Ходжа-ака?! — воскликнул дехканин. Он окинул потеплевшим взглядом вооруженных всадников. — И мы не лыком шиты, Ходжа-ака! Вот этой сохой я тоже буду уничтожать палачей!
Всадники от души рассмеялись.
— Я же говорил вам, Ходжа-ака, что народу подняться трудно, но если он поднимется, то ничто не остановит его.
— Я не буду отвечать на ваши слова, пусть вместо меня заговорит спина вот этого, — дехканин приподнял рубашку путника.
— О алла! — вскрикнули джигиты. — Изверги! Душегубы!
Ходжанияз начал расспрашивать путника.
— Удобный момент, — сказал Пазыл, когда они внимательно выслушали его. — Дело выйдет, Ходжа-ака.
— Как так? — спросил удивленно Ходжанияз.
Пазыл что-то прошептал ему на ухо.
— Ох… о-о… Афанди! — довольно проговорил Ходжанияз и вскочил в седло.
В полицейском участке свежевали баранов, потрошили гусей, уток, отовсюду сюда везли спиртное. Выслуживаясь перед сочжаном, старосты и прочие холуи старались ублаготворить его свадебными подарками, собранными с бедняков: гнали десятки лошадей, сотни овец, при этом, разумеется, и сами они не оставались с пустыми руками. Чжан-сочжан, казалось, не смотрел красными своими глазами на это летящее к нему, как листопад, богатство. Его мысли были заняты девушкой. Он не смог сломить волю этой уйгурки, хотя и кричал, и запугивал, и увещевал, и даже грозил смертью. Она не сдавалась. Пришлось прибегнуть к помощи.
— Уже два дня прошло, а я не могу дотронуться до нее. Что же делать? — спросил он у приглашенной в спальню сводни.
— Уйгурские девушки, — ответила опытная сводня, — выходя замуж даже за уйгуров, неделю плачут. Пусть сочжан успокоится: сегодня плачет, завтра будет в объятиях.
— У нее дурные намерения. Как бы не опозорила меня на свадьбе!
— Такой начальник, как вы, не справится разве даже с десятью девушками, а? — Сводня кокетливо ущипнула сочжана за нос с торчащими почти кверху ноздрями.
— Я хочу, чтобы на свадьбе она сидела рядом, улыбалась.
