Марша Кэнхем - Ветер и море
Как только сержант ввел в каюту жалкого оборванца, серо-голубые глаза лейтенанта расширились, а нос недовольно сморщился от омерзительного запаха, проникшего вместе с заключенным в его жилище.
– Господи, неужели нельзя было опрокинуть на него ведро воды, прежде чем вести сюда?
– Я так и сделал, сэр, – заверил его Раунтри, от отвращения тоже сморщив нос. – Но запах оказался очень сильным. Своеобразная флора, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Не могли бы вы пригласить ко мне доктора Рутгера? – Баллантайн смотрел на мальчишку, размышляя, разумно ли было поддаваться эмоциям. – У мальчика раны, их нужно осмотреть.
– Да, сэр. Что-нибудь еще?
Лейтенант задумался, размышляя, сыграла ли с ним шутку память или под складками грязной одежды мальчик действительно стал меньше ростом. Лицо его было серым от недостатка свежего воздуха, глаза провалились в глазницы, обведенные синими кругами.
– Когда заключенный последний раз ел?
– Будь я проклят, сэр, если знаю. Макдонадд говорит, что большую часть того, что они приносили, он бросал им в лицо.
– Вот как? Правда? – Опустив руки на стол, Адриан тихо побарабанил пальцами по дереву. – Спасибо, сержант. На данный момент это все.
– Да, сэр.
Когда дверь закрылась, Баллантайн пролистал стопку бумаг и аккуратно сложил их на углу стола. Он чувствовал, что пленник настороженно наблюдает за ним, следя за каждым его движением, и с трудом сдержал улыбку.
Но Кортни видела только его мрачное лицо и силу, которая исходила от его мускулов, когда он двигался. Она была сбита с толку неожиданным вызовом и не понимала, -что могло понадобиться от нее этому высокомерному, самодовольному янки. Глубоко в ее душе таился страх тюремного заключения в маленькой железной клетке и самый настоящий ужас, что ее отправят туда опять. Кортни всегда ненавидела тесное, замкнутое пространство, и клетка была одним из самых жестоких испытаний ее воли и выносливости. Она постоянно боролась с настойчивым желанием закричать, истерически разрыдаться, броситься на решетки и доски и умолять охранников дать ей хотя бы одно сухое одеяло, хотя бы один луч света, хотя бы один глоток свежего воздуха. Но она ничего этого не сделала, а сидела, молча сжавшись в темноте. И хотя ее щеки часто бывали мокрыми от слез, она не помнила, чтобы испытывала какое-нибудь чувство, кроме ненависти.
И сейчас ненависть мешала ей слышать и ясно мыслить. Глаза жгло от яркого света, мышцы сводило судорогой, кожу стянуло от грязи, пота и засохшей морской соли, и она болела от рубцов и ссадин, оставленных наручниками и твердыми решетками. Кортни потеряла синюю косынку, и ее волосы висели теперь сальными патлами, а отсыревшая одежда воняла плесенью.
Однако когда она в первый раз подняла взгляд и посмотрела на своего ненавистного врага, ее глаза были ясными и блестящими, и в их глубине горел зеленый огонь.
– Итак, мальчик, чему ты научился за последние семь суток, кроме как выбрасывать хорошую еду и наполнять вонью мою каюту?
Кортни пристально смотрела на него. Семь суток! В безвоздушной полутьме она потеряла представление о времени.
– Полагаю, ты не можешь ответить на прямой вопрос, – протянул Баллантайн. – Возможно, тебе нужна еще неделя одиночества, чтобы развязать язык?
– Нет, – к досаде Кортни, сорвалось с губ. – Нет, я... – Она умолкла, но самодовольная улыбка уже кривила его губы.
– Ты – что?
– Мне наплевать на то, что вы делаете, янки! – вызывающе огрызнулась она. – Но я отвечу на ваш вопрос: еда кишела личинками, а за запах благодарите собственное" гостеприимство.
– Ты привык к лучшим условиям жизни, да? – Баллантайн откинулся на спинку стула.
– Я привык жить как человек, а не как животное.
– Ты, мальчик, изъясняешься как образованный человек, – отметил лейтенант после продолжительной паузы. – Это означает, что ты не всегда был пиратом, так?
– Не понимаю, почему мое воспитание должно вас интересовать?
– Оно меня не интересует, – без колебаний ответил он. – На мой взгляд, Дункан Фарроу мог бы найти для своего сына занятие получше.
– Очень жаль, что у вашего отца не возникло" подобного желания. – Она прищурила изумрудные глаза и в награду получила изумленный взгляд.
По мнению Баллантайна, неделя в клетке могла бы деморализовать и мужчину вдвое старше этого оборвыша.
– Ты, мальчик, очевидно, собираешься испытать мое терпение, – слегка улыбнулся Баллантайн. – Неужели ты совсем не ценишь свою жизнь?
Кортни ничего не ответила, а зажав в кулаки тяжелые звенья цепи, посмотрела на него с таким отвращением, какое только могла выразить. Это не произвело эффекта, на который она надеялась, лейтенант просто посмотрел в полные ярости глаза, и его улыбка сменилась тихим смехом.
– Отлично, мальчик, ты доказал, каким свирепым можешь быть. Я поражен, это правда. И вопреки всякой логике даже готов предложить тебе способ помочь самому себе.
– Помочь себе? – подозрительно переспросила Кортни, которую разозлил его смех.
– Горячая еда, горячая ванна и, возможно, даже шанс заслужить место на камбузе, – ответил он, опершись ладонями о стол.
– В обмен на что?
– На небольшую информацию.
– Идите к черту!
– Твой отец прорвал блокаду Триполи, не так ли? Кортни сильнее сжала цепь, но ничего не ответила.
– Откуда он узнал, где и когда можно пройти мимо сторожевых постов?
Она с презрением отвернулась.
– Что он перевозил сквозь посты? Он собирался сразу вернуться на Змеиный остров? – Длинные пальцы снова беззвучно забарабанили по крышке стола. – Через два часа я должен заступить на вахту, мальчик, и до тех пор хотел бы получить ответ.
– От меня вы ничего не получите, янки! – отрезала она, но Баллантайн лишь снисходительно вздохнул.
– Тебя и твоего дядю не взяли в этот поход. Почему?
– Вы же умный, янки, так расскажите мне.
– Я бы предпочел, чтобы ты рассказал мне, – вкрадчиво произнес он, и Кортни обнаружила, что смотрит в ледяные серые глаза.
– Эверар был ранен в ногу, – быстро проговорила она, – и рана еще не совсем зажила.
– Корабли плавают и с ранеными людьми.
– Они плавают и с павлинами на мостике. – Кортни чуть было не пропустила удар.
– А ты? – спокойно спросил Баллантайн. – Почему тебя не взяли? Такой человек, как Фарроу... – Он пожал плечами. – Думаю, он бы гордился тем, что его сын сражается с ним рядом.
Кортни почувствовала, как горячая кровь прилила к ее щекам. Очень тонкий намек на то, что Дункан Фарроу не считал своего сына достойным сражаться с ним рядом, требовал резкого ответа, но Кортни отказалась заглотнуть приманку. Сын или дочь, она могла сражаться как любой воин, уверенно и искусно владея абордажной саблей и мушкетом. Годы жизни среди жестоких корсаров научили ее многому – в том числе беспрекословному подчинению приказам, полученным от отца. Он приказал ей и Эверару оставаться на Змеином острове по причинам, которые янки никогда от нее не узнают.
