Марша Кэнхем - Ветер и море
Глава 2
Миранда Гоулд зевнула, потянулась, подставив золотистое тело потоку солнечного света, падавшего через открытую дверь каюты, и по привычке провела рукой по бедру, чтобы ощупать единственный синяк, полученный ею в битве за Змеиный остров. Он красовался на нижней части бедра, и она никак не могла припомнить, когда его получила – может быть, в хижине с Друджем? Во всяком случае, он значительно уменьшился за последние шесть дней и из огромного темно-лилового пятна превратился в светло-желтое.
Миранда была одна в огромной кровати под балдахином; шторы еще не были раздвинуты, и прозрачная сетка, защищающая от нашествия ночных жучков и москитов, свисала с балдахина на пол. Достаточно тонкая, чтобы позволить ей чувствовать прикосновение к телу нежного утреннего бриза, сетка одновременно была достаточно плотной, чтобы у Миранды создалось впечатление, будто она может видеть все, сама оставаясь невидимой. Дженнингс сидел за столом, и Миранде были видны его блестящая макушка, сосредоточенно наморщенный лоб и толстые короткие пальцы, сжимавшие перо, скребущее по страницам бортового журнала. Этот человек использовал часы и минуты своей жизни так, как будто они были самыми важными в мироздании, как будто по прошествии многих лет пыльные тома извлекут из какого-нибудь забытого подвала и отнесут наверх, чтобы все смотрели на них и восхищались.
Вздохнув, Миранда повернулась на бок, и ее взгляд последовал вдоль луча света к окну каюты. Капитанская каюта была не такой большой, как на «Ястребе» или «Диком гусе», но недостаток пространства компенсировался комфортом. Каюта капитана Уилларда Лича Дженнингса не отличалась спартантством. Резной дубовый стол украшала инкрустация из меди, кресла были обтянуты дорогим бархатом, под ногами лежал персидский ковер такой толщины, что в нем утопали ноги. На бесценной позолоченной тумбочке разместились фарфоровый умывальник и кувшин, а на ее нижней полке стоял ночной горшок из чистого золота. Два огромных восточных морских сундука из черного дерева были инкрустированы по бокам и на крышке стоящими драконами из слоновой кости; сквозь решетчатую дверцу буфета виднелись серебряные кубки и столовая посуда из тонкого фарфора; свечи на столе были вставлены в золотые подсвечники, и даже фонарь на потолке был медным, а не оловянным или жестяным.
«Ну конечно, – размышляла Миранда, – Дженнингс думает только о собственной выгоде и создании личного комфорта, этот напыщенный индюк пользуется своей властью и постоянно злоупотребляет ею». Миранде понадобилось Не более двух минут, чтобы оценить характер капитана и определить, что он принадлежит к тому типу людей, которые могут быть жестокими и безжалостными, когда не в духе, или покладистыми, как голодные щенки, когда события развиваются так, как им хочется, – тщеславный дурак и хвастун! С такими людьми у нее обычно ассоциировались французская форменная одежда и манеры, присущие юношам.
На мгновение янтарные глаза, смотревшие сквозь тонкую сетку, затуманились. Когда-то Миранда полагала, что с приходом в ее жизнь Дункана Фарроу отпадет необходимость в подобных играх. В возрасте девяти лет проданная испанскому маркизу, отданная в обмен на что-то голландцу, когда ей было двенадцать, в четырнадцать выигранная на дуэли, а потом похищенная французом и отправленная в бордель, Миранда рано выработала в себе способность к выживанию. К выживанию в стране с любым языком, криво усмехнулась она. И этот талант в большей степени, чем что-то иное, привлек к ней внимание Дункана Фарроу.
В шестнадцать лет на борту французского торгового судна она была всего лишь игрушкой капитана, но однажды их корабль «Триумф» был атакован и разбит «Диким гусем». Дункан Фарроу проявил не слишком большой интерес к очевидным прелестям Миранды, и как она ни старалась сделать его своим покровителем, добиться этого не смогла. И только бесцеремонно обругав его на четырех языках, она удостоилась его взгляда. Его собственные таланты, хотя и впечатляющие, ограничивались блестящей морской тактикой, смекалкой и фантастическим бесстрашием перед лицом опасности. У него была пачка захваченных документов, которые он не мог перевести, настоящая сокровищница расписаний движения судов и деклараций судовых грузов, в которой он не мог разобраться – пока не появилась Миранда. «Золотая Миранда» – шутливо окрестил он ее после того, как первый расшифрованный ею документ привел к драгоценному грузу из десяти сундуков с золотыми монетами.
Она провела много часов, тщательно вникая в бухгалтерские книги и декларации, и не меньше времени, когда изучала высокого загадочного ирландца, чья улыбка была такой же горячей, как и его нрав. Он был первым – и единственным – мужчиной из всех, с кем сталкивалась Миранда, кто абсолютно не поддавался на ее обольщение. Ром на него не действовал независимо от количества, как и провоцирующая одежда – или вообще отсутствие таковой. Нежные приглашения отклонялись, не столь нежные попытки раздразнить приводили его в дурное настроение и, что еще хуже, грозили закончиться применением силы. Однако из дюжины источников она слышала о его подвигах под простынями, и не было никаких обоснованных причин сомневаться в его мужских достоинствах, но он, похоже, не желал даже случайно дотрагиваться до Миранды.
После недели нарастающего раздражения, проведенной на Змеином острове, Миранде открылась причина его странного поведения: Кортни Фарроу, дочь Дункана, – его забота, его совесть.
Кортни и Миранда были одного возраста – им обеим исполнилось по шестнадцать лет, – одного роста и примерно одинакового телосложения, но кроме этого да еще способности отражать бесконечный мир эмоций в сверкающих глазах, у них не было ничего общего. В шестнадцать лет Миранда обладала лицом и телом, которые заставляли мужчин с восторгом поворачиваться ей вслед, тогда как Кортни состояла из одних только ног и глаз. Платье, которое она соглашалась надеть по особым случаям, висело на ее хрупких плечах как мешок; ее каштановые волосы отливали золотом, но были по-мальчишески коротко подстрижены рукой мясника; в ее облике не было ничего мягкого или миловидного, ничего, даже отдаленно наводящего на мысль, что в ней скрывается женщина. Миранде кто-то говорил, что в жилах Кортни течет кровь французских аристократов, но это явно проявлялось только в малокровии, которое быстро развивалось. Кортни каждый день теряла кровь в драках с мальчишками на острове от порезов и царапин, от ожогов и ран, от заноз при работе на оснастке отцовского корабля, а еще больше она теряла крови во время тренировок с мечом, кинжалом и револьвером.
