Чарлин Кросс - Вечная любовь (Бессмертие любви)
На это Алане нечего было сказать. Граф Хью был шестилетним ребенком, когда умер его отец — отравленный, как рассказывали, Уильямом Певерилом, который не стерпел того, что его земли указом короля Генриха были отписаны Ранульфу.
Когда же весть о смерти Ранульфа сделалась общим достоянием, Гилберт был взволнован возможным восстанием жителей Уэльса, которые, чего доброго, могли напасть и на его замок. Граф Хью по малолетству был не в состоянии принять на себя общее командование, да и Генрих еще к тому времени не взошел на английский трон. Что же касается власти короля Стефана, то она в Уэльсе практически не чувствовалась.
В конце концов, выяснилось, что Гилберт беспокоился напрасно, потому что никаких беспорядков не произошло. Однако многие жители северной части Уэльса все-таки сделались свидетелями насильственных акций, когда Овэйн Гвинедд начал кампанию за освобождение своей родины от нормандцев.
— Что, вам, как я вижу, и ответить нечего? — осведомился Пэкстон после того, как молчание Аланы очень уж затянулось.
Алана встретилась с ним взглядом.
— Нечего. Все так, как вы говорите: замок принадлежит Генриху.
Сама она, конечно, так не думала и ответила подобным образом лишь для того, чтобы Пэкстон успокоился. Она решила не показывать своего недовольства. Ведь чем больше распространялась Алана на тему о том, кому принадлежат эти земли, тем более подозрительным становился Пэкстон. И потому она сочла за благо демонстрировать послушание и покорность. Так было лучше.
Пока длилось молчание, Алана и Пэкстон немного успокоились. Суровое лицо Пэкстона озарилось приятной улыбкой. Он явно радовался, что в словесной перепалке сумел-таки одержать верх.
Повернувшись, Алана зашагала прочь от могилы Гилберта. Пэкстон двинулся следом. Возле мощного старого дуба она обернулась и посмотрела на Пэкстона.
Он тоже пристально посмотрел на нее, затем — как если бы между ними не было никакого спора — ровным голосом спросил:
— Лланголлен — это не на юг ли отсюда? Он ведь на берегу реки, так?
— Именно.
— И сколько же миль до тех краев?
Она прислонилась спиной к стволу дуба, почувствовав легкое покалывание шершавой коры.
— Десять миль. А до Честера тоже немногим больше десяти миль — но на восток.
— Раз Лланголлен — место, где вы родились, как же тогда ваш отец мог утверждать, что эта земля принадлежит ему?
«Тоже хитрый вопрос», — подумала Алана. Ей было не так просто на него ответить. Вообще она с удовольствием бы выбросила из памяти все события, последовавшие за смертью Дэффида-ап-Синнана, всю разгоревшуюся тогда борьбу.
— В этих краях моя семья жила с незапамятных времен, не одно столетие, — ответила она. — Когда умер дедушка, мой отец получил наследство.
Она сочла за благо не рассказывать Пэкстону, что после смерти Дэффида два его сына не на жизнь, а на смерть столкнулись в борьбе за наследство. Роди, старший, и его родной брат — отец Аланы, который и оказался в итоге победителем, но победа досталась ему дорогой ценой — он заплатил за нее жизнью брата Хивеля. Если о каких-то событиях из прошлого Алана и хотела навсегда позабыть, так эта история была одной из таких. Хорошо еще, что ее кузен Гвенифер не гаил против нее злобы, — уже за одно это Алана благодарила судьбу.
— А что вынудило вас задать этот вопрос? — поинтересовалась Алана.
Он пожал плечами.
— Ваше имя и это место настолько несовместимы, что я просто захотел узнать. Считайте это любопытством. — Он сделал паузу. — Ваша мать, насколько я слышал, также умерла?
— Да. Она умерла, когда мне было лишь восемь лет. Отец умер, когда мне исполнилось четырнадцать. У матери была лихорадка, а с отцом — несчастный случай.
— Несчастный случай?
— Его сбросила лошадь.
— И у вас больше не осталось никого из родных?
— Отчего же. Про иных из них вы сами говорили. Большинство из них живут здесь со мной.
Нельзя сказать, что она говорила неправду. Она лишь позабыла упомянуть тех родственников, что жили за рекой. И вновь она подумала про Риса, искренне желая, чтобы он держался отсюда подальше.
Пэкстон подошел поближе.
— Должно быть, вы были очень юной невестой. Был бы жив Гилберт, я обвинил бы его в том, что он вытащил вас едва ли не из детской люльки.
Алана не сумела сдержать улыбки.
— Принимаю ваши слова как комплимент. Хотя когда мы с Гилбертом поженились, мне было больше, чем многим здешним невестам. А сейчас мне уже двадцать первый год.
— А выглядите на шестнадцать.
— Если бы Гилберт был жив, ему было бы двадцать семь. Полагаю, если вас одновременно сделали оруженосцами, стало быть, и вам сейчас столько же.
— Мне исполнится двадцать шесть в день, когда будет праздник Всех Святых Великомучеников. Я был способнее, чем Гилберт. И хотя мы практически в одно и то же время стали оруженосцами, ему пришлось несколько дольше дожидаться золотых шпор. Я ведь уже говорил вам, что мы всегда были соперниками.
Ему пришлось несколько дольше дожидаться.. Эта фраза запомнилась Алане.
— Вы сказали, что соперничали с ним. Но чтобы быть справедливой по отношению к Гилберту, должна сказать, что по-своему он был весьма способным. «Способным двуличником, — тут же подумала Алана. — И как раз из-за собственной лживости он и покоится сейчас в земле, вытянулся неподвижной куклой в своей могиле, и его едят черви».
— А скажите, — обратилась она к Пэкстону, — действительно ли ваши подозрения на мой счет улеглись? Если да, то у меня тоже есть несколько вопросов, которые я хотела бы вам задать.
— Например?
— Вы интересовались моими родителями. А кто ваши? И живы ли они сейчас?
— Мать жива. А отец умер восемь лет назад. Возвращался домой из последнего крестового похода, и по дороге на него напала банда разбойников. Какой-то прохожий обнаружил его тело на обочине дороги в двух милях от нашего дома. Отец лежал в канаве совершенно раздетый, бандиты унесли абсолютно все с собой. Нанесенные ему раны были серьезными, но не настолько, чтобы их нельзя было залечить. Однако в ту самую ночь, когда на него напали, в округе прошел сильный холодный дождь. Вода попала в легкие. Именно это и убило отца. — Пэкстон горестно покачал головой. — Меня до сих пор не перестает удивлять сам факт: отец проехал половину земли, сражался с ордами язычников, — даже чума не свалила его! И в Нормандию он вернулся целый и невредимый, разве с несколькими легкими царапинами — и скончался от крупа.
— Да, грустная история, — сказала Алана, подумав, что жизнь сплошь усеяна самыми причудливыми поворотами судьбы и никогда наверняка не знаешь, что случится в следующую минуту. — А ваша мать, она сейчас в Нормандии?
