Джулия Куинн - Первый поцелуй
– Я не знаю. Точнее я думаю, что его найдут упавшим за стол.
– Конечно, леди Нили уже обыскала комнату, – растягивая слова, возразил один из мужчин.
Тилли неопределенно махнула рукой, – жизнерадостный жест, который, как подозревал Питер, предназначался для того, чтобы успокоить джентльмена, дав тому понять, что она не может задумываться над такими сложными вопросами.
– И тем не менее, – со вздохом произнесла девушка.
Это было что–то, восхищенно подумал Питер. Больше никто не заговорил. Одним своим «и тем не менее» Тилли закончила обсуждение ровно там, где ей этого хотелось.
Питер попытался проигнорировать остальную часть беседы. В основном это была всякая бессмыслица о погоде, несколько более холодной, чем обычно в это время года, пересыпанная случайными замечаниями о чьем–либо наряде. Лицо Питера, если он хоть как–то мог его контролировать, выражало вежливую скуку. Ему не хотелось казаться чрезмерно заинтересованным Тилли, и хотя Питер не тешил себя надеждой о том, что именно он – главная тема сплетен на балу, все же он уже заметил не одну старую склочницу, поглядывающую в его сторону, чтобы затем начать что–то нашептывать кому–то рядом с собой.
Но тут все благие намерения Питера полетели к черту, поскольку Тилли повернулась к нему и произнесла:
– Мистер Томпсон, полагаю, что уже заиграла музыка.
Нельзя было растолковать это ее замечание никак иначе, и в то время как остальные джентльмены бросились к ней, чтобы заполнить пустующие строки в ее бальной карточке, Питер был вынужден, пригласить ее на танец в центр зала.
Это был вальс. Это должен был быть вальс.
И как только Питер взял ее руку в свою, борясь с искушением переплести их пальцы, он удивительно отчетливо понял, что был низвергнут в пропасть.
Даже хуже того – бросился туда сам.
С одной стороны, Питер, как мог, пытался убедить себя в том, что все это – ужасная ошибка, что его не должны видеть с нею… черт, что он не должен быть с нею, а с другой – он совершенно не мог сдержать чистого, почти сияющего радостного трепета, который охватил его, когда Питер заключил девушку в свои объятия.
И если сплетники захотят заклеймить его, как самого худшего из всех охотников за приданым, то так тому и быть.
Все это стоит одного танца с нею.
Первые десять минут Большого Бала у Харгривов Тилли провела, пытаясь избежать опеки родителей, вторые десять минут ушли на поиски Питера Томпсона, а третьи – были потрачены на болтовню совершенно ни о чем с его друзьями.
Поэтому следующие десять минут она собиралась провести, полностью завладев его вниманием, даже если это убьет ее.
Тилли все еще была несколько раздражена тем фактом, что фактически была вынуждена сама просить Питера потанцевать с нею, и это в присутствии дюжины других джентльменов. Но теперь, когда он держал ее руку и изящно кружил по залу, это казалось всего лишь мелочью, на которой не стоит заострять внимание.
Тилли спрашивала себя, как так получается, что его рука на ее спине может посылать такой поразительный прилив желания прямо к основам ее существа? Ведь казалось, что, если она и чувствовала себя покоренной, то причиной тому должны были стать его глаза, которые после десяти минут прилежного игнорирования ее существования, обжигали ее со страстью, от которой у нее перехватывало дыхание.
Но, по правде говоря, если она и была готова забыть обо всех предостережениях, и если сейчас Тилли требовалась каждая последняя капля ее силы воли, чтобы не вздохнуть и не прильнуть к Питеру, умоляя о поцелуе, то все это было благодаря его руке, лежавшей на ее спине.
Возможно, эти чувства объяснялись местоположением его руки на пояснице Тилли, – всего лишь в дюйме от ее самого интимного места. А возможно, все дело было в странности ее ощущений, в ее неодолимом влечении к нему: словно в любой момент она могла забыться, и тогда ее тело окажется страстно и скандально прижатым к его телу, изнывающее от желания чего–то, что она не вполне понимала.
Давление было безусловно нежным, притягивающим ее к нему, медленно, но неумолимо… однако когда Тилли посмотрела вниз, то обнаружила, что расстояние между их телами не изменилось.
Но атмосфера вокруг них накалилась до предела.
Она была объята пламенем.
– Я сделала что–то такое, что вызвало ваше недовольство? – спросила Тилли, отчаянно пытаясь направить свои мысли на что–нибудь помимо неистового желания, которое угрожало обрушиться на нее.
– Конечно, нет, – грубо ответил Питер. – Почему вам пришла в голову столь абсурдная мысль?
Тилли пожала плечами.
– Полагаю, вы выглядите… о, я не знаю… несколько отчужденно. Как будто вы не рады моей компании.
– Это смешно, – проворчал Питер, как делали все мужчины в том случае, когда понимали, что женщина права, но не имели никакого желания признать это.
Однако Тилли выросла с двумя братьями и прекрасно знала, как это доказать, но вместо этого она произнесла:
– Вы были великолепны, когда защищали мисс Мартин.
Рука, обнимавшая ее, напряглась, но, к сожалению, лишь на секунду.
– Любой на моем месте поступил бы так же, – ответил Питер.
– Нет, – медленно произнесла Тилли. – Я так не думаю. На самом деле, я сказала бы, что многие поступили бы совсем наоборот, и полагаю, вы знаете, что я права.
Она окинула Питера дерзким взглядом, ожидая, что тот начнет ей возражать. Но Питер был умным мужчиной, и он этого не сделал.
– Джентльмен не должен наносить ущерб репутации женщины, – сухо произнес он, и Тилли поняла, что ее странным образом наполнило восхищение этим его легким намеком на старомодность. Ей понравилось то, что он, фактически, был смущен своим собственным строгим моральным кодексом.
Или, возможно, это не совсем кодекс, а скорее просто факт, на котором ей удалось его поймать. Сейчас модными стали некие бесчувственные повесы, но Питер явно не был таким жестоким.
– Женщина также не должна наносить ущерб репутации джентльмена, – тихо произнесла Тилли. – Я сожалею о том, что написала леди Уислдаун. Она поступила дурно.
– А вы прислушиваетесь к мнению нашего уважаемого комментатора сплетен?
– Конечно, нет, но я одобряю ее слова чаще, чем не одобряю. Однако на сей раз, мне кажется, она перешла границу.
– Она никого не обвиняла. – Питер пожал плечами, словно его совершенно не волновала тема разговора, но его выдал его же тон. Он был разъярен и обижен, и все из–за утренней колонки леди У. Если бы Тилли знала, кто такая леди Уислдаун, она была бы счастлива скрутить эту даму как рождественского гуся перед жаркой.
Это было странное, страстное ощущение – эта ярость из–за того, что ему причинили боль.
