Диана Крымская - Черная роза
— Их было целых пять!
— И Жанна нам их поджарила!
— Я в жизни не ела ничего вкуснее!
Руссильон потрепал дочерей по белокурым головкам.
— Ну, ну, Мари-Николь, Мари-Анжель! Погодите! У нас гость, и я хочу вас с ним познакомить…
И тут девочки увидели герцога. Они осеклись и попятились, и на их веселых личиках одновременно появилось выражение растерянности и страха.
— Это герцог Черная Роза, дочки, — сказал граф. — Поздоровайтесь с монсеньором.
Девочки молча слегка присели — без особой почтительности. Мари-Николь, та, что была постарше, смотрела на герцога своими светло-голубыми глазами исподлобья, закусив губу. Младшая, Мари-Анжель, более непосредственная, немного осмелев и, вероятно, думая, что гость не поймет её, пробормотала на окситанском:
— А как же вы говорили, что у него рога, и хвост, и копыта?..
Отец хотел её одернуть, но герцог выступил вперед, ослепительно улыбнулся, отвесил юным графиням изысканный поклон и сказал на чистейшем окситанском языке:
— Прекрасная госпожа, мне очень жаль, что я разочаровал вас. Но сейчас в аду не носят ни рогов, ни копыт; зато, как видите, в моду вошли черные маски.
Анжель ойкнула от неожиданности, залилась краской и поспешно спряталась за спину старшей сестры.
— Девочки, — торжественно сказал граф, — герцог Черная Роза сегодня вечером женится на вашей сестре Мари-Флоранс.
— Надеюсь, — произнес рыцарь, изо всех сил стараясь оставаться серьезным и опять низко кланяясь, — что мои будущие сестры почтят своим присутствием свадебную церемонию.
— Ступайте, милые мои, — промолвил Руссильон, — я предоставил вашу комнату в распоряжение монсеньора. Вы сегодня переночуете в спальне Мари-Доминик.
Девочки, не произнеся ни слова, опять присели и вышли.
«Обе белокурые и голубоглазые — как и самая старшая, Марианна, — мелькнуло в голове герцога. — Конечно, они будут очень хорошенькими, когда подрастут! Но до Мари-Флоранс им далеко. Она обладает редкой, бесценной красотой! Так что, Анри, ты был не прав, когда советовал мне взглянуть на остальных дочерей Руссильона…»
Вслух же он сказал:
— Ваши дочери все очень благонравны и послушны, дорогой граф.
— Да, — согласился Руссильон, — все они добры, послушны и кротки, как овечки… Но что это? — вдруг осекся он, услышав жуткий, почти звериный вопль.
Он повернулся к окну, за которым раздался этот страшный крик и, подбежав, поспешил отворить ставень. Герцог, тоже услыхавший вопль, следовал за ним.
Мужчины выглянули из окна. Справа налево тянулись за стеною замка живописные отроги зеленых гор, чьи вершины исчезали в жарком послеполуденном мареве.
Но взоры графа и Черной Розы устремились не на эту благостную картину, а на зрелище куда более страшное, — внизу, в десяти туазах под окном, на крепостной площадке, сражались на мечах двое подростков. Услышанный мужчинами безумный крик был издан Жан-Жаком, когда раненый паж герцога вновь бросился на Дома.
То, что это не тренировочный поединок, а схватка не на жизнь, а насмерть, и герцог, и граф, как опытные воины, поняли сразу, — как поняли и то, что бой близится к концу, и чаша весов уже склонилась в пользу победителя.
Оба дворянина узнали дерущихся; герцог — своих оруженосцев, а граф — окаменевшего от ужаса Филиппа и того, кто назвал себя его сыном.
И, увидев этого последнего, Руссильон побелел как полотно и схватился за сердце. «Что это с ним? — подумал, кинув на него взгляд, герцог, — на нем лица нет!»
Черная Роза был тоже взволнован, хотя и не так сильно, как его будущий тесть; за своего пажа он не беспокоился, хотя и заметил, что тот ранен, — неужели этим веснушчатым деревенским пареньком? — он молниеносно просчитал в уме все шансы противника Жан-Жака, понял, что они ничтожно малы, — и жалость к бедолаге уколола его сердце. Сделать герцог ничего не мог, кроме как крикнуть из окна; но он прекрасно видел, в каком исступлении находится его паж, и какое безумное у него лицо, — вряд ли Жан-Жака бы остановил даже гром, грянувший над самой его головой!
Оруженосец между тем все-таки загнал Дома в угол между стеною и парапетом.
Кровь обильно текла из раненой ноги, но Жан-Жак, казалось, не замечал этого. Он, как тростинку, вертел в руке свой клинок, в то время как Дом явно устал и с трудом отражал каждый выпад оруженосца. А паж весь собрался для решающего удара, — победа, чувствовал он, была близка!
Из окна комнаты графских дочерей Черная Роза видел, как Жан-Жак, заложив левую руку за спину, незаметно для противника, быстро разминает пальцы, чтобы удобнее перехватить тяжелый меч. «Он хочет нанести венецианский удар! — понял герцог. — Удар, которому меня научил Марко Анунцио!» Да, этот удар был практически неотразим — и уйти из-под него живым тоже почти никому не удавалось. Он наносился сверху вниз и слева направо — и, при большой физической силе, вполне мог пронзить противника насквозь от шеи до бедра.
«Этот рыжий мальчишка погиб!» — мелькнуло в голове рыцаря.
Вся описанная выше сцена заняла по времени не более одной минуты.
И вот — наступила кульминация. Жан-Жак стремительно перебросил меч из правой руки в левую — и с диким криком ударил… Но его клинок, молниеносный и смертельный, рассек воздух, — и отрезал лишь петушиное перо на шапочке Дома; сына графа спасли мгновенная реакция и — случайность, которую вполне можно было бы назвать и божественным провидением.
Дом успел пригнуться, но, скорее всего, все равно был бы тяжело или смертельно ранен, если бы Жан-Жак не поскользнулся на собственной крови, обильно орошавшей каменные плиты площадки. Вместо того, чтобы нанести свой венецианский удар сверху вниз, он, уже начиная падать назад, взмахнул мечом слева направо, — и, все же потеряв равновесие, грохнулся на спину, пребольно ударившись затылком.
Не воспользоваться этим данным Фортуной шансом Дом не мог. Он прыгнул, как тигр, на поверженного противника и, прижав его грудь коленом и приставив свой меч к его горлу, задыхающимся голосом, но громко, потребовал:
— Сдавайся — или умри!
Полуоглушенный падением и ударом, придавленный ногой противника, чувствуя, как начинает невыносимо болеть рана, и из неё продолжает сочиться кровь, паж герцога не сопротивлялся более. Он прохрипел:
— Я сдаюсь… сдаюсь, черт возьми!.. — Но эти слова, довольно грубо отступающие от тех, которые произносились побежденными на турнире, не разозлили Дома.
Его охватила невыразимая радость — поединок был выигран, оруженосец Черной Розы повержен… и они оба остались живы!
