Линда Ли - Гордая и непреклонная
Вдруг в большом зале внизу раздалась чья-то тяжелая поступь. Грейсон выругался, а Лукас, бросив взгляд поверх перил, заметил своего отца, который буквально ворвался в «Найтингейл-Гейт», остановившись на натертом до блеска полу.
Как оказалось, худшее в этот день только должно было случиться.
Брэдфорд Хоторн был высоким мужчиной, таким же высоким, как и его сыновья, с такими же темными волосами, широкими плечами и голубыми глазами, что и у Лукаса. Без сомнения, в молодые годы Брэдфорд был точной копией своего младшего сына, да и сейчас это сходство не исчезло. Его сюртук строгого покроя был из тонкого дорогого сукна, элегантный жилет выглядел вполне благопристойно, без всякого намека на легкомыслие, а шляпа на голове могла бы принадлежать священнику.
Брутус поспешил к нему через всю комнату, однако Брэдфорд не обращал внимания ни на великана, ни на девицу, неизвестно как оказавшуюся у него под боком. Он стряхнул с себя ее руку и поднял глаза наверх.
– Мать, где ты? – потребовал он. Его низкий властный голос разносился по всему залу, отражаясь от высоких потолков.
Посетители клуба тут же прервали свои дела, с любопытством поглядывая в его сторону.
– Тебе вовсе незачем так кричать, Брэдфорд. Я здесь.
Эммелин произнесла эти слова полным достоинства тоном, словно какая-нибудь вдовствующая графиня. Брэдфорд с негодованием посмотрел на нее, стащил с головы шляпу и, крепко сжав ее в руке, направился вверх по лестнице. Он оттолкнул в сторону Брутуса, даже не думая о том, что силач, которому было поручено охранять главный вход в «Найтингейл-Гейт», мог избить его до полусмерти, не пролив при этом ни капли пота, и с шумом поднялся по лестнице и ворвался в комнату, не удосужившись постучать в дверь.
– Я вовсе не кричу! – проревел он. – Просто я хочу знать, почему ты отказываешься выполнять свой долг.
Эммелин презрительно фыркнула:
– Раз уж ты хочешь поговорить со мной о долге, давай начнем с твоего долга перед сыном.
Глаза Брэдфорда вспыхнули.
– На тот случай, если ты об этом не слышал, – продолжала она, – твой сын обвиняется в убийстве.
Брэдфорд перевел взгляд на Лукаса.
– Да, я слышал, хотя не могу сказать, чтобы меня это удивило.
Лукас весь напрягся.
– Какой-то малый из редакции «Бостон глоб» несколько дней назад расположился лагерем на поляне перед нашим домом, надеясь добраться до меня. Однако я оказался хитрее. Я посылаю Гастингса к парадной двери, а сам в это время тайком выбираюсь из дома через черный ход. Действует безукоризненно.
– Почему бы тебе не поговорить с этим репортером? – спросил Грейсон, чья непринужденность тут же исчезла при появлении отца. – Твое молчание только усложняет дело.
– Мне нечего ему сказать. Никто не может обвинить меня в том, что я был плохим отцом. Я никогда не пренебрегал своими обязанностями! И я не позволю каким-то там газетчикам трепать мое имя, когда я сделал для сына все, что мог!
Глаза Грейсона превратились в щелочки, лицо его выражало удивление. Эммелин затаила дыхание. Однако Лукас только сухо, неприятно рассмеялся:
– Да, папа, ты был истинным образцом для подражания.
– Довольно, вы оба! – вмешался Грейсон. – Как бы ты ни относился к Лукасу, отец, думаю, честь семьи Хоторн тебе небезразлична. Если Лукас пойдет ко дну, ты отправишься вслед за ним.
– Черта с два! Я уцелел после того, что случилось с Мэтью. И с тобой. Уцелею и на этот раз.
– Тогда за каким дьяволом ты пришел сюда? – осведомился Грейсон.
– Чтобы забрать мою жену. – Брэдфорд обернулся к Эммелин: – Я дал тебе время, чтобы образумиться, хотя и должен был предвидеть, что этого не случится. Но теперь, когда эти проклятые газетчики шастают повсюду, ты должна быть там, где тебе и место, – в Хоторн Хаусе, рядом со мной, а не в каком-то… доме терпимости. Изящные пальцы Эммелин сжались в кулачки.
– Я скорее предпочту жить в настоящем доме терпимости, поскольку в твоем доме я всегда была не более чем содержанкой. И к тому же скверно оплачиваемой содержанкой.
– Мать! – воскликнул Брэдфорд в порыве негодования.
– И еще, – добавила Эммелин, – я тебе не «мать»! У меня, в конце концов, есть имя! Хотя я не помню, когда ты в последний раз им пользовался.
Брэдфорд бросил на нее гневный взгляд и усилием воли взял себя в руки.
– Очень хорошо, – процедил он сквозь стиснутые зубы, – Эммелин, тебе пора оставить все эти глупости и вернуться домой.
– Глупости? – Эммелин гордо расправила плечи. – Единственное, что я нахожу глупым, так это твою нелепую уверенность, будто я со временем смогу вернуться к тебе. – Она приподняла подбородок: – Тебе пора понять, что мои намерения совершенно серьезны – настолько серьезны, что я хочу подать на развод.
– Развод? – вскричали в один голос Брэдфорд, Грейсон и Лукас.
Посетители клуба внизу вытянули шеи так, что Лукас был уверен: они вот-вот опрокинутся навзничь.
– Почему бы нам не подняться наверх в мой личный кабинет? – предложил Лукас.
– Иди туда сам, если хочешь, – язвительным тоном отозвалась Эммелин. – Я остаюсь здесь. Я и так уже слишком многое вынесла и теперь начинаю новую жизнь.
Брэдфорд снова сердито сверкнул на нее глазами, явно не зная, на что решиться. Стоит ли ему увести ее отсюда силой, на что он имел законное право? Или же ему лучше попытаться умиротворить ее, сказав что-нибудь приятное? Хотя любому болвану на его месте легко было догадаться, что сначала ему придется иметь дело с двумя своими сыновьями. Впрочем, Брэдфорд Хоторн никому не давал себя запугать, а тем более собственным детям.
Наконец он произнес:
– Что ж, отлично. Оставайся здесь. Вот увидишь сама, заботит это меня или нет.
Затем он кинулся вон из комнаты, хлопнув на прощание дверью и тем самым давая понять, что никакого примирения не будет.
Лукас понурил голову. Итак, его мать останется здесь.
Элис направилась прямо к зданию суда. Ей приходилось подгонять себя, торопясь на Тремонт-стрит, где можно было сесть на трамвай. Ноги ее превратились в желе, внутри все клокотало. Должно быть, она и впрямь выжила из ума, если решилась взяться за такое дело.
Сколько раз ей нужно напоминать себе о том, что Лукас Хоторн не сулит ей ничего, кроме неприятностей? Любой человек, наделенный хотя бы крупицей здравого смысла, мог бы это понять. Он был человеком с дурной репутацией, владельцем салуна. Он якшался с женщинами легкого поведения и, без сомнения, толкал мужчин на путь порока. Но дело заключалась в том, что она хотела получить работу.
Она все еще не могла отделаться от неприятного осадка, вызванного словами ее отца за ленчем. В глубине души она надеялась, что, когда прибудет в здание суда, он крепко обнимет ее и попросит прощения за свое поведение. Однако Элис знала слишком хорошо, что Кендаллы никогда и ни у кого не просили прощения. Они действовали. А что касается задетых чувств, то с ними следовало расстаться и больше о них не вспоминать. Сильная женщина прежде всего никогда не должна оказываться в подобном положении.
