Ханна Хауэлл - Если он опасен
— Мой дар проявился очень рано. Конечно, по юношеской наивности я нередко использовал его с корыстными намерениями и чрезвычайно гордился собственной силой. Однако продолжалось это недолго. Скоро возникло странное ощущение… — Аргус задумался, с трудом подбирая нужные слова: очевидно, травы уже начали оказывать свое усыпляющее действие. — …ощущение неудовлетворенности, разочарования, даже потери. С тех пор применяю данное Богом оружие лишь в случае необходимости.
— Например, для того, чтобы защититься от чересчур настойчивой горничной? Или чтобы убедить женщину, что ваш язык не побывал у нее во рту?
Ехидство достигло цели: Аргус заметно рассердился.
— Я ведь уже извинился и за попытку внушения, и за поцелуй, — раздраженно отозвался он, особенно подчеркнув последнее слово; его огорчило, что поцелуй не доставил радости юной леди.
— Могли бы и не извиняться. Некоторый опыт в подобных делах у меня уже имеется.
— Неужели? — возмущенно встрепенулся больной.
Ему почему-то захотелось выяснить имена всех негодяев, посмевших коснуться восхитительных розовых губ леди Лорелей, разыскать каждого и уничтожить. Должно быть, травы дурно воздействовали на разум.
— Что ж, рад узнать, что не шокировал ваших нежных чувств, — пробормотал Аргус и закрыл глаза: сон одержал победу.
Лорелей не обратила внимания на сарказм. Она уже понимала мужской характер и отлично видела, как расстроился самолюбивый герой: ему очень хотелось чувствовать себя особенным! Конечно, он и был особенным — разве кто-нибудь мог с ним сравниться? Но пусть это обстоятельство останется секретом, маленькой невинной тайной. Страсть мужчины пуста до того момента, пока не коснется его сердца. Леди Сандан еще не понимала, чем так неумолимо притягивал ее Аргус Уэрлок, однако не сомневалась, что если и уступит влечению, то одной лишь страстью не удовольствуется.
— Спокойного сна, сэр Уэрлок, — прошептала она и встала, чтобы поправить одеяло. — Лучшего лекарства от всех болезней человечество до сих пор не придумало.
Подчинившись внезапному импульсу, она наклонилась и поцеловала его в горячий лоб, а потом снова устроилась в кресле и открыла книгу.
От прикосновения нежных бархатных губ Аргус наверняка бы проснулся и открыл глаза — если бы мог, но ощущение тепла и заботы проникло даже сквозь толщу сна. Леди Лорелей Сандан загадочная, непредсказуемая, прекрасная…
Волнующий образ нарушил душевный покой, напомнил о нежности и желании — чувствах, давным-давно не испытываемых. Самый надежный способ сохранить независимость — как можно быстрее расстаться с искусительницей, решил сэр Уэрлок и погрузился в плотный вязкий туман.
Глава 4
Лорелей сочувственно наблюдала, как Сайрус и Питер помогали сэру Аргусу выйти из экипажа. Несмотря на все предосторожности и неусыпную заботу о больном, путешествие из Данн-Мэнора оказалось долгим и трудным: ехали целый день, причем не по самой гладкой из английских дорог. Сэр Аргус выглядел усталым и бледным, возле плотно сжатых губ залегла глубокая складка боли. Вечерний воздух дарил прохладу, однако темные волосы сэра Аргуса слиплись от пота, а на лбу блестели крупные капли. И все же он не пожалел ни времени, ни сил и ради безопасности убедил возницу, что в карете не было никого, кроме мисс Сандан и двух ее кузенов. Удивительно, но ни Сайруса, ни Питера нисколько не смутило то обстоятельство, что Джем равнодушно улыбнулся, подтвердил, что посторонних пассажиров не видел, и преспокойно уехал в конюшню.
Лорелей поспешила к садовому дому, чтобы открыть двери. Одного взгляда, одного глубокого дыхания оказалось достаточно, чтобы убедиться: Макс на совесть выполнил просьбу и подготовил комнаты к приезду гостя. Мисс Сандан заранее отправила Вейл с подробным письмом, а теперь горько сожалела о поспешном и, возможно, опрометчивом решении. Макс, конечно, захочет выяснить, почему молодая госпожа требовала полной и абсолютной секретности.
— Помогите сэру Уэрлоку лечь в постель, — распорядилась Лорелей, — а я пока проверю, оставил ли Макс на кухне все, что я просила.
Она ворвалась в кухню и остановилась так резко, что едва не упала; чтобы удержаться на ногах, пришлось схватиться за спинку стула. Макс собственной персоной стоял у плиты, неторопливо помешивал в маленькой кастрюльке ароматный бульон и смотрел тем грустным, слегка укоризненным взглядом, от которого всегда возникало чувство вины — даже при отсутствии серьезного повода. Леди Сандан выпрямилась, привычным жестом расправила юбку и предприняла отважную попытку держаться с уверенным достоинством взрослой дамы. В конце концов, она вовсе не ребенок, которого уличили в краже печенья.
Макс абсолютно не походил на прочих дворецких — должно быть, оттого, что управлял огромным поместьем и сложным хозяйством в значительно большей степени, чем герцог Санданмор. Господин и слуга вместе выросли и всю жизнь оставались рядом. Макс в полной мере обладал здравым смыслом, а вот Рональду порою очень недоставало практичной рассудительности. Верный, надежный друг, дворецкий стал свидетелем трех браков своего хозяина и разделил с ним горе трех тяжких утрат: все жены безвременно покинули этот мир. Он хоронил предыдущего наследника титула — несчастного дядю Сесила, — а потом и его супругу; искренне радовался появлению на свет всех семнадцати детей герцога, двух дочек дяди Сесила, а также множества кузенов и кузин. Лорелей знала, что отец искренне любит молодое поколение — от малышей до молодых леди и джентльменов, однако именно Макс служил строгим наставником и одновременно надежной опорой для всех, кто называл Санданмор родным домом. Дворецкий держался с неизменным достоинством и невозмутимым спокойствием, а если кто-то из домашних вдруг пытался изобразить аристократическое высокомерие, то проницательный слуга без лишних слов ставил на место: как правило, для этого было достаточно всего лишь насмешливо вскинуть темную бровь.
— Неужели вы действительно считаете, что мне не захочется узнать, кто наш таинственный гость? — поинтересовался Макс, не повышая голоса. — И что заставляет этого человека старательно прятаться?
— Честно говоря, очень на это надеялась, — неуверенно подтвердила Лорелей.
— Сожалею, но вынужден разочаровать. — Судя по всему, возражения не допускались. — Кто же он и почему вынужден скрываться? — Дворецкий поставил на стол чашку горячего шоколада и кивком пригласил принять угощение. — Полагаю, ни одна деталь не останется за рамками исчерпывающего повествования.
