Виктория Холт - Сама себе враг
Генриетта по обыкновению поспешила заступиться за любимого брата.
– Я думаю, матушка, что как раз доброта и терпимость позволят Карлу сохранить корону.
Неужели она не понимает, что Карл-младший не может повторить судьбу своего отца потому, что ничуть не похож на своего родителя? Я молча отвернулась, а Генриетта умоляюще произнесла:
– Матушка, мы должны быть терпимы к супруге Джеймса!
– По мне, так у Джеймса вовсе нет никакой супруги, – с каменным лицом ответствовала я.
Генриетта вздохнула и очень некстати сказала:
– Есть ведь еще и Генри.
Я посмотрела на нее испепеляющим взглядом, но моя простушка ничего не заметила и как ни в чем не бывало продолжала:
– Он тоже будет там, матушка. Мы так давно не виделись.
– Генри вел себя совершенно неподобающим образом, и я не собираюсь забывать этого, – жестко проговорила я. – Я поклялась никогда больше не встречаться с ним.
– Но Карл любит его и писал, что Генри очень помог ему. Пожалуйста, матушка, простите его, этим вы доставите удовольствие Карлу! Он же ваш сын! – взмолилась Генриетта.
– Нет, дорогая, я дала клятву, что не увижусь с ним до тех пор, пока он не станет католиком, а он, насколько мне известно, остался протестантом, – я была непреклонна и собиралась сдержать свою клятву.
– Как вы можете так говорить! – возмущенно воскликнула Генриетта. – Разве это хорошо – отвергать свое дитя из-за какой-то давней клятвы?!
– Но эта клятва была дана Богу, девочка моя! – вознегодовала я.
Она передернула плечами и отвернулась. Я совершенно не хотела ссориться с ней и спустя несколько минут тихонько окликнула. Она тут же бросилась мне на шею и залилась слезами.
– Пожалуйста, доченька, – сказала я, – постарайся понять меня. Мне так нужна поддержка моей дорогой Генриетты!
– Но, матушка, вы все-таки увидитесь с Генри? – с надеждой спросила моя дочь. – Нет. Я не хочу становиться клятвопреступницей, – ответила я.
Итак, эта поездка, которой обе мы ожидали с огромным нетерпением, была омрачена отвратительным поступком Джеймса.
Но меня ожидал еще один удар.
Когда мы прибыли в Кале, мы узнали, что Лондон охвачен эпидемией оспы, которая успела уже унести множество жизней. Жертвой этой страшной болезни стал и мой сын Генри.
Я читала письмо, и строки прыгали у меня перед глазами. Бедный мальчик! Совсем недавно мы с Генриеттой говорили о нем, и я была так зла, так несправедлива к нему…
Уронив руки на колени, я вспоминала, сколько радости доставило нам с Карлом в свое время его рождение… а потом краска стыда залила мое лицо. Как я могла так поступить с ним? Зачем принуждала его переменить веру? Зачем прогнала прочь от себя после нашей ссоры? Боже, я ведь отвернулась от него, когда он выбежал ко мне во двор, ища примирения! Я отказала ему в пище и крове над головой, даже приказала снять простыни с его постели, желая показать, что ему не место в моем доме! И вот теперь он мертв, мой Генри, мой маленький Генри!
Генриетта была вне себя от горя. Она очень давно не встречалась с братом и, думаю, успела позабыть его, но у нее было очень доброе сердце, и она всегда остро переживала все семейные несчастья. Вдобавок ее беспокоило мое состояние, ибо она отлично понимала, каково мне сейчас.
Она заглянула мне в глаза и сказала:
– Матушка, вы не должны упрекать себя.
– Упрекать себя? – воскликнула я. – Но за что?
– Вы так ссорились с бедняжкой Генри… И не захотели мириться с ним. Он умер непрощенным, – говорила она.
– Моя дорогая девочка, – пересилив себя, назидательно ответила я, – все, что я делала, я делала только ради его блага. Если бы он стал католиком, мы вообще не расстались бы с ним и были бы сейчас вместе. И разве монахини не объясняли тебе, что клятва, данная Богу, является священной? Я не могла нарушить ее.
– Но мне все-таки кажется, – ответила эта упрямица, – что Бог милосерд и простил бы вам нарушение клятвы.
– Мне не в чем упрекать себя, – твердо повторила я.
Но, оставшись одна, я долго и безутешно плакала, вспоминая своего храброго и непреклонного мальчика. Я действительно считала его храбрым – ведь он так упорно защищал свою веру и своего короля. Религия встала между нами, и мы не сумели договориться. Я потеряла Елизавету, я потеряла Генри – и оба они умерли еретиками.
Я горячо молилась за моих детей и просила Бога простить их.
– Они не виноваты, – твердила я, – их вынудили забыть истинную веру.
Я пыталась убедить себя, что именно это волнует меня сейчас более всего, но это было не так. Все мои мысли были уже о Джеймсе.
Он прибыл в Кале во главе эскадры, чтобы сопроводить нас с Генриеттой на родину. Победы на море прославили его, и Джеймс вел себя именно так, как подобает знаменитому воину.
Со мной он был ласков и почтителен, он радостно улыбался – и ни словом не обмолвился об Анне Хайд. Я тоже не упоминала этого имени, решив про себя, что при первой же возможности переговорю с Карлом и положу конец этой нелепой истории. Мой сын не должен жениться на ком попало! Я надеялась также, что он не станет признавать ее ребенка своим.
Впрочем, для начала нужно было добраться до Англии, и я заранее трепетала при мысли о предстоящем путешествии. Но нам удивительно повезло. Стоял полный штиль, небо не омрачало ни единое облачко, так что у меня не было даже намека на морскую болезнь.
Когда на горизонте показались знакомые белые скалы, сердце мое сжалось и на глаза навернулись слезы, ибо я вспомнила о дорогом Карле.
Но на берегу меня поджидал другой Карл, гордый и величественный, и как же я была рада вновь увидеть его! Мне показалось, что он очень вырос и возмужал со времени нашей последней встречи… что, впрочем, было немудрено, ибо с тех пор миновало несколько лет. Он не менее почтительно, чем Джеймс, приветствовал меня и с нескрываемым любопытством и удовольствием взглянул на Генриетту.
На побережье собралась толпа, желающая присутствовать при нашей встрече. Раздавались приветственные клики, и Генриетте все это явно нравилось.
Во дворце в нашу честь был устроен торжественный обед, во время которого я сидела по одну руку от Карла, а Генриетта – по другую. Карл сообщил нам, что Мэри тоже собирается в Англию и что он будет счастлив, когда вся его семья воссоединится под этим кровом.
Позже мы поговорили с ним наедине, и я спросила его о Генри. К моему изумлению, оказалось, что Карл присутствовал при его кончине. Я довольно резко заметила, что это было очень неосторожно со стороны короля, ибо оспа весьма заразна. Неужели Карлу успел уже надоесть отцовский престол?
– Матушка, – ответил король, – к счастью, у меня есть достойный преемник в лице Джеймса.
