Кэтлин Уинзор - Навеки твоя Эмбер. Том 1
Члены семейства были здоровые и красивые люди, пожалуй, только простое лицо Леттис являло исключение. Перед глазами Эмбер прошли все: старший сын Сэмюэль с женой и шестью детьми; следующий сын по старшинству Роберт, вдовец с двумя детьми; муж. Леттис Джон Бекфорд и их восемь детей; третий сын Джон, который, как и все старшие сыновья, принимал участие в делах отца, также жил в этом доме с женой и пятью детьми; дочь, жившая по соседству, тоже приехала со своими детьми; Джеймс с женой и двумя детьми; и еще трое младших детей — девочки пятнадцати и тринадцати лет и двенадцатилетний мальчик. Были у Сэмюэля и другие дети: один сын в путешествии за границей, другой учился в университете Грэйз Инн, третий — в Оксфорде, еще — дочка, которая жила в деревне, и другая — беременная в первый раз, отчего не смогла присутствовать на церемонии представления.
«Господи! — подумала Эмбер, — столько претендентов на одно наследство! И теперь — еще на одного больше».
Все члены семьи получили инструкцию называть Эмбер «мадам» — Сэмюэль не мог заставить себя назвать им ее имени. После этого в комнату проследовала вереница лакеев: они торжественно несли большие серебряные блюда, супницы и чаши, испускавшие восхитительные запахи изысканных кушаний и ароматного золотистого эля. Столовый зал отличался той же чопорной роскошью, что и другие комнаты. Стулья и кресла были обтянуты гобеленовой тканью; большой посудный шкаф из резного дуба был полон серебряных тарелок в таком количестве, что Эмбер внутренне ахнула; они пили из хрупких хрустальных бокалов и ели на серебре. И при этом великолепии все были облачены в скромные, неприглядные одежды черного, серого и темно-зеленого цвета с белыми воротниками и манжетами, — однообразные и жалкие, как воробьи. Эмбер ни на ком не заметила лент или кружев, накладных локонов, пудры или мушек. Поэтому в своем простом черном бархатном платье с белым кружевным воротником она чувствовала себя одетой экстравагантно — так оно и было.
Эмбер ожидала, что семья Дэнжерфилда отнесется к ней враждебно, и она не ошиблась в своих ожиданиях, ибо по законам города Лондона, третья часть состояния мужчины переходила в собственность его вдовы, а если она родила от мужа ребенка, а Эмбер надеялась на это, то сумма возрастала.
Но причина враждебности крылась не только в наследстве. Они невзлюбили ее прежде всего потому, что их отец женился на ней. Именно это казалось им причиной всех неприятностей и вызывало обиду, и едва ли она могла завоевать их любовь когда-нибудь. Как Эмбер ни старалась добиться их расположения, она оставалась чужой и чуждой для них во всех отношениях.
Ее красота в их глазах была слишком яркой, до неприличия вызывающей, даже когда она почти не пользовалась косметикой. Женщины семейства были твердо уверены, что Эмбер только притворяется дружелюбной и невинной, ибо они безошибочно угадали в ней ненасытную чувственность, хотя и не обсуждали этого между собой. У приличной женщины не должно быть такого кокетливого разреза глаз, ее тело не должно казаться обнаженным, даже будучи полностью одетым. Обитатели дома сумели выяснить, каково было имя новой хозяйки, и это стало для них еще одним ударом. Ведь у всех у них имена были вполне добропорядочные и старомодные, имена, вызывающие доверие: Кэтрин, Леттис, Филадельфия, Сьюзен.
Сама же Эмбер, несмотря на ее заверения, что ничего на свете она не желает больше, чем завоевать любовь его семьи, с самого начала совершила ряд поступков, вызвавших лишь осуждение и неприязнь окружающих.
Уже имея обширный гардероб, она, тем не менее, постоянно заказывала и покупала все новые и новые наряды: изысканные платья, накидки с меховой отделкой, дюжины шелковых чулок, веера, туфли, муфты и перчатки — десятками. Она несколько недель подряд могла появляться на людях, ежедневно меняя платья. Эмбер надевала свои драгоценности — изумруды, бриллианты, топазы и обращалась с ними так небрежно, будто это были простые стекляшки. Ее портрет в золотистом кружевном платье, с еле заметной улыбкой на губах, оказался в гостиной, на месте портрета Сэмюэля с его первой женой. В спальне, где родились многие из домочадцев, была заменена мебель, на окнах повешены яркие алые занавеси, такие же украсили полог кровати; старый камин убрали и заменили новым из черного генуэзского мрамора; вместо респектабельного английского дуба повсюду появились венецианские зеркала, ост-индская лаковая мебель и восточные ширмы.
И даже это могли бы ей простить, если бы не явная и непристойная влюбленность их отца. Выйдя замуж за Сэмюэля, Эмбер стала применять многочисленные средства для поддержания его страсти, к которым не решалась прибегать во время ухаживания. Она знала, что ее власть над ним заключена главным образом в ее молодости, красоте и желанности — тех качествах, которые отсутствовали у первой жены и которые считались присущими любовнице, а не законной жене. И решив завести ребенка, чтобы еще крепче привязать его к себе, она всеми способами потворствовала разжиганию его похоти. Сэмюэль забросил ради нее свою работу, сильно похудел и, хотя старался изо всех сил скрыть это перед домашними, глаза выдавали его страстную.влюбленность в жену. Они понимали все это, понимали больше, чем решились бы сказать, и их ненависть росла.
Они считали, что такая страсть в его возрасте не только отвратительна сама по себе, но и предательски оскверняет память их матери. Это оставалось непостижимым как для мужчин, так и для женщин, чтобы Сэмюэль, такой тихий и замкнутый, столь много и усердно трудившийся и никогда не интересовавшийся ни хорошенькими женщинами, ни какими-либо развлечениями, внезапно изменил своему образу жизни и привычкам.
Но именно Леттис больше, чем кто-либо иной, возненавидела Эмбер. Она считала, что само присутствие такой женщины в их доме является позором для семьи, ибо эта чуть ли не двадцатилетняя девица не могла быть чем-то иным, кроме как любовницей шестидесятилетнего мужчины.
— Эта женщина, — прошептала она однажды на ухо Бобу и молодому Сэму, когда они трое стояли на нижней ступеньке лестницы и смотрели, как Эмбер, потряхивая локонами, легко и весело взбежала по ступенями, приподняв юбки, отчего обнажились ножки в зеленых шелковых чулках, — конечно же, неприличная! И я уверена, что она красится!
Между собой они говорили про Эмбер то, что не решались произнести при ней, а остальные все тоже прекрасно понимали, но не обсуждали вслух.
К ним подошел двадцатилетний Генри, студент Грэйз Инн и тоже поглядел на Эмбер. Он был настолько моложе остальных, что его доля в наследстве была бы совсем небольшая, по этой причине у него не было предубеждения к Эмбер.
