Дональд Маккейг - Ретт Батлер
В Батон-Руже поели в рыбацкой закусочной. Бонни понравилась кровяная колбаса, зато от вида лангуста ее передернуло.
— Это большой паук! — твердила она.
Вернувшись в Новый Орлеан, они сходили на скачки и во Французскую оперу на «Женитьбу Фигаро». А одно утро по желанию Бонни целиком потратили на катание туда-сюда на конке по рельсам.
— Я хочу, чтобы мама была здесь! — подняла она личико к Ретту.
— Да, милая. И я хочу, — с грустными глазами ответил Ретт.
В эти несколько счастливых дней шли тропические ливни, которые охлаждали землю и сразу испарялись, превращаясь в туман.
Ретт забыл, что обещал покатать дочку на пароходе. И жалел об этом невыполненном обещании всю оставшуюся жизнь.
Глава 48
МИСС МЕЛЛИ ПРОСИТ О ПОМОЩИ
Спустя год с лишним после того, как Ретт с Бонни посетили Новый Орлеан, Мелани Уилкс писала подруге:
Дорогая Розмари!
Надеюсь, что письмо застанет тебя в добром здравии и расположении духа. Нравится ли тебе преподавание в Женской семинарии?
Уму непостижимо, как две отсталые от жизни растяпы вроде нас стали лучшими подругами?
Сейчас у нас доктор Мид, он за дверью дает всевозможные инструкции Питтипэт. Добрый доктор постоянно предостерегает меня и оставляет множество разноцветных микстур и пилюль. Когда мужчины могут что-то починить, они и чинят. А если ремонту уже не подлежит, они недоуменно хмыкают и суетятся!
Несмотря на то что доктор Мид корит меня за положение, в котором я нахожусь — в его глазах читается упрек, — он не может высказать его, не нарушив приличия. Разве осмелится хоть кто-нибудь сказать жене, что она должна отказаться от ласк своего мужа?
С Эшли он не так сдержан, и мой супруг, чувствующий свою вину, избегает его.
Когда доктору Миду удается устроить ему засаду, Эшли приходит в мою комнату в таком раскаянии, что мне нужно поднимать ему настроение. Фальшиво бодрая жена и кающийся муж: ну и парочка!
Доктор Мид стыдит Эшли за мою беременность. Но Эшли джентльмен, а ни один джентльмен не может согласиться, что его тихая, болезненная супруга была настоящей Саломеей, перед соблазнами которой не устоял беспомощный мужчина.
Да, дорогая Розмари, поверь, эта не вполне правдоподобная история — истинная правда, и простушка, когда терпеть невмочь, становится заправской Саломеей!
Год назад, в апреле, Скарлетт с Эшли дали выход — всего лишь на мгновение — порыву, который подавляли многие годы. Сестра Эшли, Индиа, Арчи Флитт и престарелая миссис Элсинг — первая сплетница Атланты — застали их в обьятиях друг друга. Индиа, естественно, с этой новостью примчалась ко мне — а тогда еще и день рождения Эшли был, в доме полным ходом шли приготовления, в саду приветливо светились японские фонарики.
Милая Розмари, когда нечто подобное касается нашей семьи, я становлюсь сущей тигрицей, и я прекрасно понимала, что могу разбить два брака, свой собственный и твоего брата, когда Индиа со злорадным удовольствием сообщила мне о сцене, свидетельницей которой стала. Она всегда терпеть не могла Скарлетт.
Я подумала про себя: «Индиа, ты же сестра Эшли! Как ты не понимаешь, что брату, которого ты любишь, придет конец, равно как и женщине, которую ты презираешь?»
И я заявила, что Индиа лжет. Сказала, что муж и близкая подруга никогда бы не предали меня. После чего выгнали ее из дому. Когда слова Индии подтвердил Арчи Флитт, и его постигла та же участь. Впоследствии Арчи начал изрыгать гнуснейшие угрозы — не мне, а Скарлетт с Реттом! Боюсь, они нажили себе врага.
Когда мой изменник вернулся домой, я не дала бедняге ни одного шанса на извинения, а встретила его объятиями, которые, уверена, были более пылкими и знакомыми, чем объятия Скарлетт!
Эшли отчаянно хотел признаться. У него прямо губы дрожали, так он тяготился своей виной. Но я остановила его покаяние поцелуем.
Честность — грубый инструмент: рубит сплеча, когда нужно подровнять! Я не могла позволить мужу признаться, потому что не способна простить!
Скарлетт с Реттом прибыли в самый разгар праздники. На пороге нашего дома я пожала неверную руку подруги и на глазах у всех ей улыбнулась.
В тот вечер среди гостей были известные люди, некоторые настолько выдающиеся (и рассеянные), что до них не дошла весть о падении Эшли. Широкие натуры согласились с моим доверием мужу и подруге. А циники посчитали меня глупой клушей и хихикали за спиной.
Но скандал погасила моя репутация.
В ту ночь, когда гости разъехались по домам, Эшли в самой примитивной и убедительной манере доказал, что он мой и только мой.
Эшли и Мелли были словно новобрачные. Мы беседовали о книгах, искусстве, музыке — ни слова о политике или торговле, — а ночи были наполнены такой чувственностью, что стыдно вспомнить! Мы ни разу не заикнулись, во что может вылиться наше вожделение. Наверное, надеялись, что после трудных родов еще одного зачатия не получится.
Но поскольку я верю, что Бог не может быть бессердечен — Ему все ведомо, то я готовлюсь к родам.
Если выживу, на то воля Божья. Если нет, то молюсь, чтобы выжил ребенок. Она такая умненькая и сильная, и так хочет жить. Говорю «она», ибо уже сроднилась с ней ближе, чем могла бы с мальчиком. Я верю в нее. И рассказываю ей, что ее отец был создан для лучшего мира, чем та неразбериха, к которой мы привыкли. Я убеждаю свою дочь создать свой мир, где могли бы жить в чести и спокойствии благородные души вроде Эшли.
Розмари, это должно быть осуществимо! Мы родились в девятнадцатом веке, стоящему у врат рая, где больше не будет войн и всех ждет счастье!
Что моя дочь узнает о нашем мире? Если жизнь до войны представляется мне весьма отдаленной, какой она покажется ей?
Станем ли мы, конфедераты, сентиментальными привидениями? Наши страсти, сомнения и желания превратились в далекую идиллию, где полно верных темнокожих, плантаций и домов с белыми колоннами, а еще приветливых господ, чьи манеры столь же безупречны, как и одежда.
О, Розмари, наши жизни разделились на «до», с каждым днем отодвигающееся все дальше, и «теперь», которое столь ново, что еще не просохла краска.
Какая же я неблагодарная! В окно светит солнце, я слышу крики играющих детей, а сама в это время предаюсь грустным фантазиям.
