Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь
«Они хотят показать мне тело Голубого Дракона и, может быть, убить меня рядом с ним, дабы отомстить…»
Но, кажется, воины не имели столь жестоких намерений, ибо они не стали сворачивать в сторону резиденции Голубого Дракона, находившейся чуть правее по пути их следования. Перейдя через подъемный мост, они вошли в императорский дворец. Капитан сделал знак солдатам опустить паланкин и открыть дверцы. Они находились в первом внутреннем дворике дворца. Здесь царило оживление. Только наследные принцы, обладатели желтых поясов, имели право въезжать во дворец в открытых паланкинах, которые несли четверо мускулистых кули. Остальные должны были продолжать свой путь пешком. Накануне Флорис не успел разглядеть даже дворцовых стен, ибо они быстро свернули в другую сторону. Теперь же, выйдя из носилок, он с любопытством окинул взором императорскую цитадель. Вместе со своими провожатыми он миновал несколько внутренних двориков и рвов, наполненных прозрачной водой; повсюду громоздились парапеты, золоченые пилястры, огромные фигуры львов, выточенные из песчанника.
Служители с длинными косами, одетые в голубые и светло-желтые костюмы, сновали взад и вперед, не обращая на Флориса и его спутников ни малейшего внимания; капитан подвел Флориса к трем мандаринам.
— О! О! О! — радостно заулыбались мандарины. Начав вежливо похихикивать, они постепенно смеялись все громче и громче.
«Кажется, еще не все потеряно», — подумал Флорис, в свою очередь церемонно раскланиваясь, как это принято в Поднебесной империи, этикет которой ему довелось изучать.
— Ах! ах! ах! — вторил мандаринам молодой человек.
У мандаринов был вполне удовлетворенный вид. Обступив Флориса, они трусцой повлекли его дальше. Мандарины были облачены в подобие казакинов из лисьего меха, показавшихся Флорису излишне теплыми для летнего времени. Их выдающиеся животики колыхались под жемчужно-серыми шелковыми платьями, а желтая бахрома шапочек трепыхалась вместе с хвостом из павлиньих перьев. Флорис почувствовал себя неуютно в своем простом голубом платье без украшений. Не будучи суеверным, на всякий случай он все же коснулся рукой своего талисмана и портрета Батистины. Не снижая скорости, он следовал за своими резвыми провожатыми через бесчисленные дворики и покои дворца, соперничавшие между собой в красоте и роскоши убранства. С изумлением Флорис убеждался, что во дворце в Пекине царит та же толчея, что и в Версале, а торговцы со своими лотками и прилавками имеют доступ во внутренние помещения императорского жилища.
Трое сановников вынуждены были все время оборачиваться и подгонять молодого человека, который, забыв о своем непонятном положении, все время останавливался, восхищенный окружавшим его великолепием, видеть которое доводилось далеко не каждому европейцу. Мысль о побеге ни разу не закралась ему в голову. Ему казалось, что отныне ему придется вечно блуждать в этом лабиринте комнат и закоулков, разделенных внутренними двориками, выложенными мрамором, с неизменными фонтанчиком и бассейном с золотыми рыбками посредине.
— Вот самый высокий зал, — хором прошептали три мандарина, — а вот большой зал со средней высотой. Здесь живет светлейший владыка Неба и небесных врат. А также воинская доблесть. И врата десяти тысячелетий.
Флорис лишь успевал оглядываться. Ему нравились цветистые китайские именования.
«Будьте осторожны, нужно быть очень сильным, иначе Китай источит ваше сердце», — словно издалека прозвучал голос отца дю Бокажа.
Теперь он гораздо лучше понимал слова, сказанные почтенным иезуитом. Да, преподобный отец был совершенно прав: Китай одновременно отталкивал и притягивал Флориса, приводил в ужас и очаровывал. Эта страна была непонятна и вместе с тем так близка.
— Вот врата Ван-Суи[47], — почтительно прошепелявил мандарин, увлекая Флориса к пяти лестницам, бегущим в одном и том же направлении. Все, кроме средней, были заполнены людьми. Флорис подумал, что с императором нужно быть сдержанным. Карабкаясь следом за своими провожатыми, Флорис машинально насчитал сорок две ступени.
— Вот мы и в Таи-Хо-Тиан, — произнес один из мандаринов, поручая Флориса другому придворному. Флорис так и подпрыгнул: он знал, что Таи-Хо-Тиан означал то же, что и салон Бычий Глаз в Версальском дворце и апартаменты Людовика XV. Это была «императорская комната». Здесь также царила суета. Уже знакомый Флорису мандарин вернулся за ним, взял за руку и повел по неожиданно пустынному коридору с затянутыми шелком стенами.
Он втолкнул Флориса в маленькую уютную комнату, куда не долетало ни единого постороннего звука. Спиной к нему стоял какой-то человек: он внимательно изучал хрустальный глобус, покоившийся на крыльях бронзовых львов. Мандарин мгновенно испарился, напоследок сделав знак Флорису не трогаться с места. Молодой человек подождал несколько минут, показавшихся ему вечностью. Ему страшно хотелось подойти к географу, хлопнуть его по плечу и напомнить о своем существовании, однако внутренний голос подсказывал, что подобный поступок может быть расценен как невоспитанность. Чтобы напомнить о себе, Флорис решил покашлять. Человек удивленно обернулся. Он явно не привык к столь неуместным проявлениям нетерпения. Своим цепким взором он принялся изучать Флориса. Под взглядом этих умных раскосых глаз юноша почувствовал себя совершенно голым. Человек у глобуса был одет в платье из желтого шелка без единого украшения, такое же, как у Флориса. На голове его сидела черная бархатная шапочка, с нее на лоб свешивалась огромная жемчужина, единственная драгоценность в его костюме, свидетельствовавшая о том, что он принадлежал либо к мандаринам, либо к придворным принцам. Однако Флорис гадал не долго. Надменный взор географа быстро подсказал ему, с кем он имеет дело.
— Это ты — чужестранный варвар по имени Ад-иан? — спросил человек по-китайски.
— Нет, благородный Сын Неба, наделенный всеми добродетелями, я занял место моего брата.
Чуть заметное облачко пробежало по гладкому молодому лицу императора, удивленного проницательностью Флориса.
— Кто тот мошенник, сообщивший тебе, куда тебя ведут?
— Никто, Сын Неба. Только истинный повелитель великой империи может с первого взгляда внушить такому варвару, как я, величайшее к себе почтение.
Киен-Лонг еще внимательней вгляделся в Флориса. Молодой человек не был полностью уверен, что слова его будут восприняты должным образом, однако он все больше убеждался, что уроки отцов-иезуитов пошли ему впрок. Как и они, он начал чувствовать, чем можно тронуть сердце китайца.
— Неужели твой брат такой трус, что побоялся прийти ко мне сам?
