Анн Голон - Анжелика и ее любовь
Из-за того, что некогда он жестоко страдал, утратив ее, у него сложилось о ней представление, как о пустой, черствой и неверной женщине. Кантор рассказывал, что никогда мать не говорила им о нем. Только теперь он начинал понимать, что тому могли быть причины иные, нежели забвение.
Ночь на «Голдсборо» успокоила его в одном отношении: их тела были созданы друг для друга.
Та жажда, которая влекла ее к нему, оказалась сильнее всех ее опасений. И хотя прекрасные патрицианские губы не раскрылись под его поцелуями, он ощутил другие признаки ее слабости. Он по-прежнему был единственным мужчиной, способным взволновать ее чувства, сломить ее сопротивление. И для него она всегда будет единственной женщиной, которая — даже такая холодная и дрожащая, как в ту ночь, — могла доставить ему любовные наслаждения, близкие к экстазу.
У него бывали искусные любовницы. Но с ними все было лишь милой игрой.
Когда же он заключал в объятия Анжелику, ему казалось, будто он отплывает на остров богов, в царство огня, проваливается в темную пропасть, где расстается с самим собой, чтобы на миг вкусить райское блаженство.
Власть, которой обладала над его телом ее нежная золотистая плоть, была воистину колдовской.
Он ощутил это со всей силой еще в те времена, когда не мог понять, как сумело его обворожить это красивое неопытное создание. И вот пятнадцать лет спустя он испытал то же удивление и восхищение, в эту ночь на корабле, совсем не похожую на их прежние ночи. И это теперь, когда они оба были изгнанниками, почти чужими друг другу.
Он быстро шагал, полный страсти, в раздуваемом ветром плаще, с восторгом глядя вокруг.
Берег с отмелями цвета зари казался ему сверхъестественно красивым. Это зрелище усиливало экстаз, который он испытывал, открыв в себе неведомую прежде великую любовь. Ее жаркий огонь воспламенял его сердце.
То, что некогда судьба отняла у него, ныне было ему возвращено сторицей. Богатство, замки, титулы? Может ли все это сравниться со счастьем быть человеком в расцвете сил, на неизведанных берегах, с великой любовью в сердце?
Вернувшись в форт, он приказал седлать лошадь.
Конечно, Анжелика сейчас в лагере Шамплена. Она делает все, что ей вздумается. За годы независимости она привыкла сама устраивать свою судьбу. Нелегко будет вновь приучить ее к супружеской покорности. И хотя старый Массава уверенно объявил: «Ты ее господин», имея дело с Анжеликой, следовало соблюдать величайшую осторожность.
Улыбаясь, он ехал по протоптанной в лесу тропинке, которую огромные деревья и наступившая ночь окутали непроглядной тьмой.
«Чем труднее победа, тем дороже любовь», — так говорил Ле Шапелен, древний учитель Искусства Любви. Каким далеким теперь казался тот веселый двор, где он так ревностно способствовал возрождению традиций прошлого. Он вспоминал о нем без сожаления. Он всегда умел забывать былые радости, исчерпав их до конца, чтобы обратиться к новым, неизведанным удовольствиям. «Новая любовь изгоняет прежнюю».
И лишь одной Анжелике удалось опровергнуть мудрую старую пословицу.
Причиняя то радость, то страдания, любовь к ней всегда была жива в его сердце.
Неподалеку от лагеря Шамплена он повстречал процессию, шествующую при свете факелов.
Кроули переезжал вместе с женой, детьми и слугами, чтобы устроиться на ночлег в соседней индейской деревне.
— Я уступил свою хижину той восхитительной леди, которая так хорошо владеет пистолетом. Индейцы прозвали ее «Летним светом». Извините меня, господин де Пейрак. Поздравляю вас. Говорят, это ваша любовница.
— Нет. Она мне жена, а не любовница.
— Так вы женаты? — воскликнул Кроули. — Невероятно! Она ваша жена? Но с каких пор?
— Уже пятнадцать лет, — сказал граф, пуская лошадь галопом.
Глава 6
Приехав в лагерь Шамплена, он соскочил с коня, бросил поводья сопровождавшему его телохранителю и, никем не замеченный в темноте, приблизился к дому Кроули. За драгоценными стеклами крохотных окошек светились огоньки. Жоффрей де Пейрак наклонился, заглянул внутрь — и был потрясен открывшейся его глазам картиной, ибо умел тонко чувствовать красоту и женскую прелесть. То, что он увидел, было очень просто и вместе с тем исполнено чудесной гармонии.
Встав на колени перед очагом, Анжелика мыла стоящую в лохани Онорину. Голенькая девочка, вся розовая от отблесков пламени, потряхивающая упавшей ей на плечи искристой копной длинных рыжих волос, была полна того невинного и чуть пугающего очарования, которое, как говорят, отличает шаловливых эльфов, этих излюбленных героев сказок и легенд. Они живут по берегам рек или в лесах, украшают себя ракушками и листьями и, по поверьям, обожают играть шутки с заплутавшими путниками, а потом вдруг исчезают — и тебе становится грустно, словно тебя покинуло твое собственное детство.
По сравнению со своей маленькой дочкой Анжелика казалась слабой и беззащитной. Ее красота уже не была опасной, а только пленительной, и он понял, что именно Онорина сделала из нее ту, другую женщину, которую ему так трудно было узнать.
Какая же она милая… Глядя на нее, он впервые подумал, что такие вот простые жесты очень для нее естественны. Ему вспомнилось, что она выросла в той почти крестьянской бедности, которая стала уделом многих провинциальных дворянских семей. «Маленькая дикарка», — шептали в Тулузе, когда ее привезли туда и он представлял ее обществу как свою жену. И она сохранила эту способность — жить просто и довольствоваться немногим. Сейчас она поливает чистой родниковой водой маленькое тельце своей дочери — и уже этим счастлива.
Разве он предпочел бы видеть ее иной — озлобленной, ожесточенной крушением всей своей жизни, которая из первой дамы Версаля превратила ее в нищую и, лишив всего, принесла к берегам полудикой страны? А ее красота — разве устояла бы она под натиском разочарования и злобы? Ненависть могут позволить себе только юные… Да, Анжелике есть на что пожаловаться, и все-таки жизнь не утратила для нее своей прелести. Узы, соединяющие этих двоих: мать и дочь — прекрасны, и никто — ни он, ни кто-либо еще — не сможет их порвать. Некоторые народы Востока верят в перевоплощение душ. Кто вы, мадемуазель Онорина? Откуда вы к нам пришли? Куда направляетесь?
Девочка повернула голову к окну, и он увидел, что она улыбается.
Жоффрей де Пейрак обошел кругом бревенчатую хижину и постучал в дверь.
Анжелика вымыла голову и себе, и Онорине, и всем детям, которые попались ей под руку. Она бы и двадцать раз сходила с ведрами к роднику, не жалуясь на усталость, так неистощима была ее радость — вода, свежая пресная вода! Ее так много и она такая вкусная!
