Ирэн Фрэн - Набоб
— Погонщик! Заставь слона пригнуться!
Арджуна исполнил приказ, но для того, чтобы впихнуть священника в паланкин, потребовалась помощь троих солдат.
Город стоял на холмах, и продвигаться по улицам, повторявшим их капризный рельеф, было нелегко. К тому же мостовые были сплошь в выбоинах, и Корантен начал уставать.
Мадек всю дорогу молчал. Спазмы в животе становились все сильнее, и ему стоило огромных усилий скрывать от иезуита свои страдания. Впрочем, отец Вендель догадался по лицу Мадека, что тот болен, и его глаза выдали чувство, мало похожее на сочувствие.
Наконец иезуит приказал погонщику остановиться перед красивыми деревянными воротами, обитыми железом, над которыми возвышался каменный крест.
— Прежде чем вступить в эту святую обитель, — сказал отец Вендель, — скажи мне, дорогой Мадек, чем я могу быть тебе полезен…
— Я хочу, чтобы ты подыскал мне жену, попик. Ты ведь обещал.
Войдя в дом, отец Вендель попытался увлечь Мадека в свою комнату, чтобы помолиться. Мадек категорически отказался и потребовал ванну.
Иезуит побледнел.
— Ванну! Но индийские обычаи развращают душу, сын мой! За ними всегда стоит дьявол!
— Оставь дьявола в покое! Я хочу ванну и не собираюсь жить, как вонючий пес!
— У меня нет ванн!
— Врешь. Ты тоже моешься и тоже пользуешься благовониями. Ты пахнешь не так, как пахнут европейцы в Индии.
Иезуит покраснел.
— Ступайте за мной, сын мой. Я покажу вам эти комнаты.
Когда отца Венделя в чем-то уличали, он сразу переставал спорить, но и не пытался оправдаться.
— Здесь коллеж, а там библиотека, — говорил иезуит, ведя Мадека через серые дворики и указывая на потрескавшиеся и покрытые плесенью постройки — ни мрамора, ни фонтанов, ни сада. — За работу! — разбудил он дремавших у двери слуг-подростков.
Мадек удивился, увидев, какая у них светлая кожа.
— Метисы? — спросил он.
— Французы, дорогой мой, франци, как здесь говорят! Я излагаю им учение Христа, а они в благодарность убираются в миссии.
— Стало быть, они не богаты?
— Эти не богаты. Зато другие…
По красноречивому жесту иезуита Мадек понял, что эти другие оказывают поддержку и услуги, во сто крат более ценные.
Священник угадал его мысли.
— Ах, Мадек! Мы, миссионеры, живем здесь в нищете. — Он повернулся в сторону часовни: — Взгляни на эту церковь… Когда-то ее венчала башня с тремя большими колоколами, которые подарил миссии Великий Могол Джахангир. Тогда — это было, кажется, году в 1620-м — император был почти готов принять христианство. Он окружил себя европейцами: врачами, купцами, архитекторами… Когда Джахангир умирал, он захотел получить последнее причастие, но евнухи не послали за нами в миссию. И он умер, так и не став христианином.
— Он был индуистом?
— Нет, сын мой. Мусульманином. Это, конечно, не так ужасно. Ведь у мусульман всего один бог, и они признают в Христе пророка. Однако и они осуждены на вечные муки! Сын Джахангира ненавидел нас, — продолжал иезуит. — Он разорил две наши миссии, в Дели и в Лахоре. Как видишь, и здесь все пришло в упадок: колокольню разрушили, колокола украли, за исключением самого большого, — его утащили джаты четыре года назад, когда грабили город. Меня тогда здесь не было.
— Но тогда джатов привел сюда Угрюм…
— Угрюм стал бы пользоваться колоколом как христианин.
— Это Угрюм-то христианин? Развратник, окруживший себя евнухами и бабами?
— Угрюм скоро вернется к Богу.
— Если не умрет раньше!
Иезуит странно улыбнулся:
— Доверимся Провидению, сын мой, пути Господни неисповедимы!
— Черт возьми!
— Сын мой, — продолжал Вендель, сложив руки на груди, — вот уже много месяцев я стараюсь убедить его присоединиться к нашей пастве, и думаю, я близок к успеху.
Отец Вендель остановился перед кельей, дверной проем которой был занавешен шторой. Он приподнял ее и сделал Мадеку знак войти первым. Мадек увидел колченогое бюро, пружинную кровать и на стене — старое распятие в португальском стиле.
— Так ты женишь меня, иезуит? — спросил он, прежде чем переступить порог кельи.
— На ком?
— Не прикидывайся простачком. Я хочу жениться на юной христианке, красивой и с хорошим приданым.
— Ты требуешь слишком многого, сын мой.
Отец Вендель закашлялся. В этот момент слуги принесли ванну и несколько кувшинов с чистой водой. Мадек взял у одного из них кувшин и начал жадно пить.
— Ну что, иезуит, долго мне ждать ответа? — спросил он, напившись. — Я очень устал.
— Во времена Могола Джахангира, как я тебе уже говорил, здесь поселилось около пятидесяти христианских семей. Они были надеждой нашей конгрегации…
— Не тяни, иезуит! Это франци. Я знаю.
— Сейчас здесь живут двадцать семей, среди них есть одна довольно богатая, где есть девушка на выданье. Ее отец ищет для нее доброго католика европейского происхождения.
— Она красива?
— Разумеется, разумеется, сын мой. Но тебе следует действовать решительно. Ведь могут найтись и другие претенденты на ее руку. Семья девушки находится под покровительством Могола.
— Но Могол нынче сам в бегах, — усмехнулся Мадек.
— Все меняется, Мадек, все меняется! Так будет не всегда! Маратхи, один из народов Декана, хотят восстановить его власть в Дели. Ходят слухи, что он скоро туда вернется.
— Ты думаешь, англичане ему позволят?
— Англичане слишком озабочены тем, чтобы удержать Бенгалию. А у французов есть только один способ вернуть себе Индию — восстановить власть Могола. Но для этого нам нужен военачальник. Если ты женишься на этой девушке и с помощью тестя сможешь завоевать доверие индийских банкиров и Могола, то могут сбыться твои самые невероятные мечты, Мадек!
— Англичане этого не допустят.
— Повторяю, у англичан другие заботы.
— В Годхе, например.
— Да упокоит Господь их души, сын мой.
Значит, Вендель знает. Кто же ему сообщил? Угрюм, конечно, или посланники Угрюма. Иезуит узнал о планах англичан еще весной, в Агре, а может быть, в Бенаресе… Передвижение английских войск не могло остаться незамеченным, тем более в разгар лета, когда они шли через выжженные равнины.
Мадек вспомнил послов Угрюма. Как же наивен он был, что не обратил внимания! А что, если это Угрюм, разгневанный отказом Сарасвати, затеял нападение на Годх, убийство Гопала? Нет, это невозможно. Угрюм ненавидит англичан. Но любовь, любовь! Желание обладать этой фантастической женщиной, восстановить свой престиж, славу, власть! Ради этого он способен на самое гнусное двурушничество, еще более дьявольское, чем двурушничество иезуита. У Мадека закружилась голова.
