Лаура Кинсейл - Цветы из бури
Жерво попросил Дарэма сообщить о несчастном случае, произошедшем с Мэдди, чтобы оправдать свои редкие появления в свете. Дважды он ходил в оперу: один раз с Дарэмом и Фейном, другой раз — один. Он сделал еще несколько приглашений на бал при таких обстоятельствах, которые не обязывали к дальнейшему продолжению беседы.
Дарэм был удовлетворен поведением герцога. Он завтракал вместе с Кристианом и Мэдди, рассказывая им последние новости.
— Это невероятно, — говорил он, предлагая чай Мэдди, — Можно подумать, перед вами был сам лорд Байрон. — Он поставил чашку перед Мэдди и спросил: — Молока, моя дорогая?
— Да, спасибо, но вы не должны называть меня так.
Дарэм и Фейн начали чуть ли не настоящее сражение, соперничая в выражении нежных чувств к Мэдди, переживая и осуждая инцидент с подложным письмом. Кристиану пришлось принять на себя главное обвинение: но ведь он и представления не имел об этой уловке. Та ночь побега для него была кутерьмой и неразберихой. Дарэм пытался защитить герцога, но, тем не менее, только его одного Мэдди назвала лгуном.
— Вы должны будете присматривать за ним в женском обществе, — посоветовал ей Дарэм и непринужденно развалился на своем стуле.
— Неужели? — переспросила она, глядя на стол. Ее пальцы беспокойно полировали фарфоровую ручку чашки. Кристиан молча наблюдал за их движением.
— Женщины, кажется, любят таких. — Дарэм покачал головой, — ореол таинственности, слухи об опасной наклонности превращаться в дикого зверя во время полнолуния, простые «да» и «нет» в ответ на все вопросы и замечания. Господи, я намерен тоже попробовать быть таким. Тогда все женщины будут падать в обморок только от одного моего появления. Что ты думаешь об этой идее?
Вошел Фейн и встал как вкопанный:
— Что с тобой произошло?
Дарэм переменил позу, изображающую пылкую страсть:
— Я пытаюсь изобразить увлекающую женщин силу таинственности и страстности.
— Ну, не надо, — полковник подошел к Мэдди и приподнял ее руку:
— Как ты себя чувствуешь, мой ангел?
— Вы не должны меня так называть, — ответила она то, что всегда говорила в таких случаях, — мне гораздо лучше. Я могу безболезненно шевелить пальцами.
Фейн удовлетворенно выслушал ее слова.
— Тогда, может быть, мы прокатимся по парку в моем кабриолете?
— После… бала, — сказал Кристиан.
— Разрушитель планов, — проворчал Фейн.
— Несносный грубиян, — сказал Дарэм, — нет ничего ужаснее, чем ревнивый муж.
На лице Кристиана появилась узкая, подобающая этому замечанию улыбка. Но он действительно был ревнив, хотя и подшучивал раньше с друзьями над этим чувством, пока сам не узнал, что это такое. Он ревновал Мэдди к своим друзьям, потому что они слишком непринужденно обходились с ней, они с легкостью могли поцеловать ее пальцы, дотронуться до нее, делать то, что он не позволял себе, после того разговора в спальне.
Жерво безумно ревновал ее к Ричарду Гилю, всегда невидимо присутствующему между ними. Кристиан умерил свой пыл, пригласил владельца питомника к себе и лично удостоверился, что тот работник не уволен. Герцог проклинал тот инцидент, произошедший из-за универсальной причины — неправильного понимания происходившего. Кристиан сделал это для Мэдди и постарался, чтобы она узнала об этом. Он ждал благодарности, которая, он был уверен, должна была последовать за его благородным поступком. Хотя для Жерво это была очень горькая пилюля — оставить того упрямого осла ненаказанным за то, что он открыто пытался соблазнить его жену в его же собственному саду.
Герцог предпринял первую сознательную попытку поступить благородно, но он получил лишь сдержанные слова:
— Ты сделал правильно.
Кристиан стиснул зубы. Он решил, что ему не очень-то нравится казаться добрым и хорошим человеком. Жерво подумал, что если в ближайшее время он не изгонит из ее души почитаемый образ Ричарда Гиля, то быстро станет еще более ужасным, чем был до сих пор.
Жерво сам выбрал ткань и фасон для ее бального платья. Мэдди прекрасно понимала, что она должна иметь хотя бы одно вечернее платье, но в непонятном упорстве, доставлявшем ей удовольствие, она решила, что сама займется своим туалетом.
С тревогой думала она о предстоящем бале. Мэдди встречалась с придворными с величайшей неохотой и отказывалась давать хоть какие-либо пожелания о своем бальном туалете. Это не волновало Жерво.
Мэдди тайно отдавала предпочтение яркому зеленому шелку, который выглядел, как экзотический цветок, и в то же время богато. Но она не говорила мужу об этом. Ей было трудно представить себя в таком роскошном одеянии.
Модистка оказалась достаточно умной, она понимала, что именно нравится Мэдди, но Жерво имел на счет модных туалетов собственное мнение. Модистка вернулась к сочетанию зеленого и фиолетового цветов. Она приложила ткани к Мэдди и покачала головой.
— Нет, — сказала она, — не подойдет. Такое сочетание обесцвечивает вас.
Мэдди было безразлично. Те ночи, которые она провела в постели одна, не защищенная его искушающей силой, дали ей возможность подумать о своем недомогании. Она решила не принимать участие ни в чем, что касалось беззаботного веселья.
Жерво подошел к одному из манекенов и снял с него платье. Затем достал ножницы и стал обрезать с платья все оборки и рюшечки, игнорируя слабые возгласы модистки. Все летело на пол, до тех пор пока в его руках не осталось обыкновенное одноцветное платье с глубоким вырезом вокруг шеи. На платье осталось только аккуратное кружево на широких ниспадающих рукавах. Он надел на манекен то, что осталось от великолепного платья. В течение нескольких минут модистка прищуривалась, изучала его, поглядывая на Мэдди. Потом скривила губы и приподняла брови.
— Это то, что вы хотите? — спросила она.
Жерво только кивнул и оставил Мэдди для примерки. Рука у Мэдди еще болела, и примерка была очень болезненным и неудобным процессом.
Когда рука Мэдди начала позволять ей больше свободы в действиях, Жерво сообщил жене за завтраком, что модистка пригласила ее на примерку. Мэдди пришла точно в назначенное время. Мягкий вкрадчивый цвет ткани, которую он выбрал, убивал в ней последнюю надежду получить удовольствие от наряда.
Модистка помогла снять платье, так как Мэдди самостоятельно сделать этого все еще не могла.
— Это будет слишком высоко для шеи, — сказала модистка.
Прежде чем Мэдди все осознала, модистка откинула ее нижнее белье до талии.
Мэдди задержала дыхание и быстро прикрыла груди руками. Как раз в этот момент Жерво вошел в комнату.
Он взглянул на жену, встречая испуганный взгляд Мэдди. Пока модистка с помощницей суетились вокруг Мэдди, он сел в кресло с таким видом, будто был большим специалистом по дамским платьям.
