Сюзанна Келлс - Последнее прощение
Он пошел медленно, борясь с течением.
— Когда поженимся, будем этим заниматься каждое лето. Если мы вернем себе Лэзен, то сможем огородить стеной часть рва. Хочешь?
Она кивнула, напуганная так, что потеряла дар речи. Он делал вид, что не замечает, как она пониже пригнулась в воде.
— Было бы, конечно, лучше, — продолжал Тоби, — купаться в лэзенском ручье. Я, пожалуй, пригрожу местным жителям смертью, если они осмелятся глазеть на нас, хотя это, пожалуй, чересчур.
Он был уже совсем близко, всего в десяти ярдах.
— Впрочем, нас сочтут странными, если мы станем плавать.
— Оставайся на месте, Тоби!
Верный До Гроба Херви ощупывал ее, Скэммелл мечтал об этом, все мужское племя глумилось над ее наготой.
— Не приближайся ко мне!
Она пригнулась совсем низко, прикрывая руками грудь. Тоби остановился. Между ними было ярдов шесть-семь. Он улыбался.
— Кэмпион, — заговорил он с бесконечной нежностью, но вдруг голос его изменился.
Он вскрикнул. Лицо исказила гримаса нестерпимой боли, правой рукой он схватился за искалеченное левое плечо. Крик перешел в стон, и он рухнул на бок. Течение подхватило его.
— Тоби!
Вода относила его дальше. Стиснув зубы, он старался сдержать стоны и нащупать дно.
Кэмпион забыла о страхе, забыла о наготе. Она встала в ручье, рванулась к нему, протягивая руки:
— Тоби!
Над водой показалась рука в перчатке. Кэмпион попыталась ее схватить, но безуспешно. Течение уносило его. Она схватила его правую руку, но та выскользнула. В отчаянии она бросилась вперед, пытаясь настичь его, и внезапно почувствовала, что он держит ее, что ноги его крепко стоят на дне ручья, а правая рука обнимает ее сзади за талию, прижимая к себе. Сверху на нее смотрели зеленые глаза.
— Тоби!
— Ш-ш-ш.
— Ты меня обманул. — Она не знала, радоваться ей или огорчаться, но вдруг задрожала, потому что всем телом прижималась к нему, а его правая рука все гладила и гладила ее, и прикосновение это было таким нежным, будто она — серебряная рыбка в темных зарослях ситника.
— Тоби!
Рукой в перчатке он приподнял ее голову, и она поцеловала его, закрыв глаза, потому что не знала, куда смотреть. Руками она обхватила его и уткнулась лицом в плечо.
Страх не исчез, но Тоби будто защищал ее от него, и она почувствовала возбуждение. Она прижалась к нему, сознавая, что именно об этом мечтала в Уэрлаттоне в те ночи, когда любовь казалась пустой, недостижимой мечтой.
— Тоби.
— Ш-ш-ш.
Он вынес ее из воды, положил на траву, и она не осмелилась ни заговорить, ни открыть глаз. Она ждала боли, даже хотела ее и все гладила его мускулистую спину, пока он любил ее. Когда все было кончено, Тоби снова отнес ее в воду, и только тогда она робко взглянула на него.
Он улыбался.
— Разве это было так уж ужасно? Она покачала головой:
— Прости меня.
— За что?
— За то, что вела себя глупо.
— Вовсе нет.
Она посмотрела на него:
— Ты обманул меня.
— Знаю.
Она засмеялась и тихо спросила о том, что было для нее очень важно:
— Тебе было приятно?
— Это я бы должен тебя об этом спрашивать.
— Нет, скажи сам. Приятно?
— Как никогда.
— Приятнее, чем в майские праздники?
— Приятнее, чем я мог себе вообразить.
Она покраснела от смущения.
— Это правда?
— Есть только один способ это проверить.
— Какой?
— Посмотреть, захочется ли мне это повторить. Она плеснула в него водой.
— А тебе хочется?
Они снова любили друг друга, но теперь она уже смотрела на него и прижимала к себе, зная, что тени больше нет. Позже, еще раз побарахтавшись в прохладной чистой воде, они устроились на траве. Кэмпион лежала обнаженная под безоблачным небом, подложив под голову седло, а Тоби, приподнявшись на локте возле нее, водил пальцем по ее коже.
— Ты очень красивая.
— Твоя мама говорит, грудь у меня станет больше, если мы будем любить друг друга.
Он рассмеялся.
— Придется измерять твою грудь. Знаешь, как отцы отмечают зарубками на притолоке рост своих детей? Мы и с тобой так же поступим. Я буду демонстрировать твои успехи гостям.
Кэмпион наслаждалась прикосновением его пальцев к своему животу. Она вытянула правую руку и выдернула темно-рыжий волосок у него на груди.
— Он меня любит. Больно?
— Да.
Она выдернула еще один, словно гадая на ромашке:
— Не любит.
— Перестань, я устал.
— Сейчас не могу. — Она выдернула третий. — Любит. Он накрыл ее ладонь своей.
— Давай на этом остановимся.
— Как хочешь.
Они поцеловались и обняли друг друга.
Печать святого Луки валялась в стороне, о ней на время забыли, она была так же далека, как война. Кэмпион лизнула его языком.
— Так будет всегда?
— Если нам этого захочется.
— Мне этого хочется.
Чистый ручей бежал под безоблачным небом. Кэмпион познала умиротворение.
Глава 28
— Дождя, — заявила стоявшая у окна леди Маргарет, — до завтра не будет.
Это была не столько точка зрения, сколько директива Всевышнему, хотя у того, как казалось нежившейся в постели Кэмпион, были другие планы. Небо над Оксфордом было серое. Начало сентября ознаменовалось скверной погодой.
Леди Маргарет наклонилась над кроватью:
— Ты собираешься проваляться целый день?
— Нет, — протянула Кэмпион.
— Уже четверть седьмого, дитя. Ты опоздаешь к завтраку.
— Сейчас оденусь.
Леди Маргарет изучающе посмотрела на нее:
— Ты намного лучше выглядишь, дитя. Что бы там мой сын ни сотворил с тобой неделю назад, это явно пошло тебе на пользу.
С этими словами леди Маргарет вышла из комнаты, отдавая громогласные распоряжения на кухню, готовя домочадцев к наступающему суматошному дню. Кэмпион она оставила довольной и несколько удивленной. Довольной потому, что леди Маргарет столь откровенно одобрила то, что ее сын преждевременно лишил невесту невинности, а удивленной потому, что тайна так быстро разгадана. И мать и сын прекрасно видели тень, которую она пыталась скрывать от них.
Тени больше не существовало. И слава Богу. Нынешний день должен был доказать, что даже самые фантастические мечты иногда сбываются, сегодня она выходила замуж.
За завтраком леди Маргарет была настроена не столь оптимистично.
— Вполне возможно, в церкви он не появится, дорогая. Вчера вечером я выставила его из дома и сомневаюсь, будет ли он трезв к утру. Вполне возможно, он влюбился в дочку буфетчика и сбежал. У меня была троюродная кузина, которая однажды втрескалась в главного конюха своего отца.
— Неужели?
— Я же сказала. — Римский нос втянул запах березового чая и сделал вывод, что пить можно. — Ее выдали замуж за жутко нудного священника, обитавшего где-то на болотах. Подозреваю, они надеялись, что она там утонет, а она произвела на свет девятерых детей и превратилась в этакую колючку, непрестанно раздражавшую массивную плоть епископа Илийского. Кушай же, дитя.
