Ирина Мельникова - Грех во спасение
– Я никогда об этом не пожалею уже потому, что жизнь предстала передо мной в совершенно другом свете. Я научился по-настоящему ценить каждый прожитый день, Машенька. – Митя продолжал серьезно и настойчиво смотреть в ее глаза. – И еще я понял, что наконец обрел то, о чем так долго мечтал и уже не надеялся встретить.
Маша слегка отклонила голову назад и насмешливо сказала:
– С чего это вдруг тебя потянуло на столь пафосные заявления, или это встреча с Васеной на тебя так подействовала?
– Маша, – Митя на мгновение потерял дар речи, – Маша, что ты опять выдумываешь? При чем тут Васена?
– А при том! – Она посмотрела на Митю с явной злостью и попробовала отодвинуться к другому краю полатей.
Но Митя пресек эту попытку, а, наоборот, еще крепче прижал ее к себе и с деланой угрозой прошептал:
– Если ты сейчас же не сознаешься, что ревнуешь меня к Васене, я тебя не отпущу!
– Нет, ты неисправим, – вздохнула Маша и перестала сопротивляться. – При чем тут ревность? Неужели ты не видишь, что Антон и Васена любят друг друга? Ты пристаешь к ней со своими любезностями, а Антон вместо того, чтобы съездить кое-кому по физиономии, места себе не находит, бедняга! А тебе хоть бы хны! Потому что ты эгоист по своей сути. И едва чуть-чуть отдышался, опять взялся за старое.
– Но я не имел в виду ничего дурного. – Митя, похоже, растерялся. – Ты ведь тоже расцеловала Антона на прощанье, но я ни в чем тебя не упрекнул. А что касается Васены, так я поцеловал ее только в щеку, и лишь в благодарность за то, что они с Антоном встретили нас в тайге и проводили до заимки. Или мне следовало поцеловаться с Антоном?
– Конечно, с Васеной куда приятнее...
Маша не договорила. Митя рассмеялся, склонился к ее лицу и принялся покрывать его поцелуями, пока не нашел губы и не приник к ним с жадностью измученного жаждой странника. И, на мгновение отрываясь от них, шептал быстро, задыхаясь, как при крутом подъеме в гору:
– Гораздо милее целоваться с тобой!.. Гораздо слаще!.. Гораздо приятнее!.. – Он перевел дыхание и едва слышно произнес: – И это ты сводишь меня с ума, а не Васена. И, честно сказать, поцеловал я ее для того, чтобы проверить твою реакцию, понять наконец, безразличен я тебе или нет!
– Но это же гадко! – Маша оттолкнула его от себя и отодвинулась на противоположный край полатей. – Как ты смеешь проводить подобные опыты? Или тебе доставляет удовольствие мучить других людей, издеваться над их чувствами? Тебе ничего не стоит разрушить чужую любовь! Неужели ты не понимаешь, насколько подло и низко поступаешь с теми, кто многим пожертвовал ради твоего спасения? Ведь Антон отказался от своей любви, отказался от Васены, и только потому, что дал слово твоим родителям помочь тебе. И слово свое держит. Так неужели он заслуживает подобного обращения?
– Прости меня, Машенька! – Митя отвернулся и глухо произнес: – Я не знал, что у них настолько серьезно, и, честно сказать, думал, Васена тоже уйдет с нами.
– Нет, она остается, и, вероятно, они еще и потому задерживаются, что это их последняя ночь вместе...
Маша не договорила. В дверь тихо постучали. Это был условный стук: два длинных, три коротких удара.
Маша соскочила с полатей, подбежала к дверям и отодвинула засов. На пороге стояла Прасковья Тихоновна, а из-за ее спины выглядывал радостно улыбающийся Антон.
– Ну что, Антоша? Все удачно? – Маша от волнения прижала руки к груди, не заметив, что Митя подошел следом и обнял ее за плечи.
– Лучше не бывает! – ответил Антон. – Только-только мы от Кузевановых груз забрали и в тайге спрятали, как казаки нагрянули и ну давай весь обоз шерстить. Но так ничего и не нашли, опередили мы их! – Он смял в ладонях картуз и от избытка чувств прихлопнул его кулаком. – Помните, Мария Александровна, Зосиму и Маркела? Если бы не они со своей немереной силушкой, то мы с Васеной вряд ли бы так быстро управились. Привет они вам посылают и, говорят, частенько вспоминают, как добирались с вами до Читы. Кузевановы тоже очень рады и за вас, и за Дмитрия Владимировича. Желают вам всяческих успехов и письма князю и княгине непременно передать обещались.
– Спасибо тебе, Антон! – Митя подошел к слуге и обнял его. – Я слишком многим тебе обязан, чтобы отблагодарить за все одними только словами. Пока на большее я не способен, но ты знаешь, в долгу я не привык оставаться!
– Не стоит, барин! – Антон усмехнулся. – Дай бог теперь с заимки выбраться. Казаки так и шныряют вокруг, словно чуют, что мы поблизости.
– Еще бы им не шнырять, – вздохнула Прасковья Тихоновна, – Мордвинов рвет и мечет: граф дал ему всего неделю, чтобы поймать вас. Вчера опять вызывал меня и так уж и сяк обхаживал... Про Васену сильно пытал, дескать, не могла она вас увести через перевал тайными тропами? – Хозяйка опять вздохнула и перекрестилась. – Вам сегодня еще до рассвета следует уйти. У Мордвинова чутье-то волчье. Не дай бог, сюда с обыском нагрянет. Попробуй объясни тогда старому черту, отчего я на заимке пропадаю, когда дома в огороде все от жары погорело, Хватайка голодная воет, Лукерья в постели пластом лежит...
– Прасковья Тихоновна, – Маша обняла ее за плечи, – мы всю жизнь будем помнить вашу доброту и детям своим, и внукам расскажем. Мы же понимаем, чем вы рискуете, помогая нам...
– А у меня вся жизнь рисковая! – махнула рукой казачка и озорно подмигнула мужчинам. – Вы думаете, этот подвал, где вы таитесь, недавно появился? Ведь со стороны подпола и не заметишь сразу, что за стеной еще одна комнатенка имеется. Ее мой тятя с особым умыслом строил. А он человек здесь знаменитый был. Между прочим, его тоже из России сюда сослали. Барыня его, рассказывал, шибко осерчала, когда он по молодой дурости пропил-прогулял пять тысяч, которые молодому барину должен был передать. Так он за пятнадцать лет в Сибири не только хозяйство справное завел, но и эти пять тыщ барину своему вернул. Тот его простил, назад звал. Но тятя – ни в какую. Да и что, спрашивается, ему в России искать, опять барщину справлять? А здесь он паром держал через Аргунь, пока мост не построили, торговлей занимался... И всегда за святое дело почитал беглому помочь, если он из «несчастных», а не злыдень какой. Убивцев да насильников он терпеть не мог! – Прасковья Тихоновна вздохнула. – Захар мой и не знал даже ни об этой комнате, ни о подземном ходе, что прямо к пещере вас выведет. Перед смертью тятя нас к себе подозвал и рассказал все как есть. Захар Данилыч поначалу испужался, хотел было ход завалить и потайную дверь заделать. Но я не позволила. Всякое в жизни может случиться. Но слово ему дала тятины дела не продолжать и держала его, пока вот с Машенькой не встретилась да с Антошей. – Она всхлипнула и уже привычно промокнула глаза кончиком косы. – Я ведь поначалу и не думала вам помогать. А потом в душе как будто что-то перевернулось. За что же им горе такое привалило, думаю, молодым да красивым? Долго я над этим размышляла, долго сомневалась, несколько ночей не спала... Но все-таки не выдержала, – она развела руками и печально улыбнулась, – не стерпела, ввязалась. Теперь одна надежда на господа! Я свое дело сделала: всем, чем сумела, помогла. Остальное – в Его божьей воле!..
