Филиппа Грегори - Вечная принцесса
Мало-помалу, по мере того как отогревалась весенним солнцем земля, я тоже оттаивала. Смириться со смертью сына, конечно, я не могла — и никогда не смирюсь, — но я стала осознавать, что винить в его смерти некого. Он умер в тепле, любви и заботе, как птичка в гнезде, и приходится признать, что мы никогда не поймем, почему это случилось.
Чудовищная боль от потери сына, кажется, растворяется с уходом холодной и мрачной английской зимы. Однажды утром явился шут, сморозил какую-то глупость, и я рассмеялась, и с тем смехом будто бы распахнулась в свет, в жизнь, запертая раньше дверь. Я поняла, что способна смеяться, что могу быть счастлива, что ко мне вернулись чувство юмора и надежда. Даст Бог, я еще рожу другого ребенка и буду любить его с той же всепоглощающей нежностью.
Моя вера в Бога крепка и неизменна, как прежде. Пошатнулась лишь вера в непогрешимость отца и матушки.
Я вспоминаю, как добр был ко мне лекарь-мавр, и не могу не пересмотреть своего отношения к его народу. Никто, кто видел своего врага в таком жалком положении, в каком находилась тогда я, и при этом отнесся к врагу с глубоким и искренним сочувствием, не может назваться варваром. Конечно, он закоренелый еретик, но у него наверняка есть основательные причины придерживаться своих убеждений. И просто необходимо дать ему право верить в то, во что он верит.
Мне б хотелось послать к нему хорошего священника, чтобы тот поборолся за его душу, но сказать, как сказала бы матушка, что он духовно мертв и пригоден только для смерти, я не могу. Он держал меня за руки, когда сообщал свой приговор, и в его глазах я видела нежность, такую же, как у Святой Девы. Я больше не могу считать всех мавров врагами, как раньше. Приходится признать, что они люди, как мы, мужчины и женщины, разные, грешные, верные своей вере так же, как мы — своей.
И это заставляет меня сомневаться в мудрости матушки.
Много лет я провела, вдовая и нищая, потому что законники матушки неправильно составили свадебный контракт. Я была брошена одна-одинешенька в чужой стране, и, хотя матушка и звала меня домой, делала это только для виду. Я была не нужна ей в Испании. Она ожесточила ко мне свое сердце и отпустила меня, свою дочь, на волю судьбы.
И наконец, мне пришлось тайно искать хорошего лекаря и принимать его тайно, потому что по ее слову и при ее участии самые ученые люди были изгнаны из христианских стран. Их мудрость она назвала грехом, и остальная Европа последовала ее примеру. Она изгнала из Испании евреев, обладающих мужеством и многими умениями, и мавров со всей их мудростью и дарованиями. Восхищаясь ученостью, она изгнала тех, кого называли людьми Книги. Борясь за справедливость, она вершила беззаконие.
Пока я еще не знаю, куда приведут меня мои размышления. Матушка умерла, поговорить с ней я могу только в своем воображении. Но я знаю, что сама я глубоко изменилась за прошедшие месяцы. Я пришла к выводу, что понимаю мир не так, как она. Я не буду поддерживать Крестовые походы против мавров и против любых иных врагов. Я не буду поддерживать гонений и любых проявлений жестокости к людям на основании цвета их кожи или верований. Я знаю, что моя матушка не безупречна, и больше не верю, что Господь и она — одно. Конечно, я вспоминаю о ней с любовью, но более не боготворю. Судя по всему, я, наконец, выросла.
Понемногу королева, отойдя от своего горя, начала проявлять интерес к деятельности королевского двора и делам государства. Лондон в те дни как раз обсуждал действия шотландского капера, который атаковал суда английских купцов. Имя капитана капера было на слуху у всех. То был некий Эндрю Бартон, он плавал с верительными письмами короля Якова, не знал милосердия к английским судам, и в лондонских доках поговаривали, что король Яков нарочно выдал Бартону лицензию на судовождение, чтобы тот как мог препятствовал английской морской торговле, словно две страны уже находились в состоянии войны.
— Это надо прекратить, — сказала Екатерина супругу.
— Как он смеет! — кипел тот, имея в виду короля Якова. — Как он смеет бросать мне вызов! Нападает на наши границы, посылает пиратов! Трус и клятвопреступник!
— Да, — согласилась Екатерина. — Однако тут надо обратить внимание на то, что Бартон угрожает не только нашей торговле. Если шотландцы одержат верх на море, они смогут командовать нами и на суше. Мы живем на острове: моря вокруг должны принадлежать Англии, иначе нам не будет покоя.
— Мои корабли наготове, выходим в полдень. Я возьму его в плен, живьем, — придя проститься, пообещал Екатерине адмирал флота Эдуард Говард.
На ее взгляд, он выглядел таким же по-мальчишески юным, как Генрих, но его мужество и дарования сомнений не вызывали. Унаследованное от отца тактическое мастерство он показал, возглавив только что созданный военный флот.
— Если же не смогу взять живым, потоплю его корабль и доставлю негодяя мертвым.
— И это слова христианина! Стыд и позор! — улыбнулась королева, протягивая руку для поцелуя.
Из поклона он поднялся с серьезным выражением лица.
— Уверяю вас, ваше величество, для мира и благоденствия нашей страны шотландцы куда опасней, чем мавры!
В глазах королевы мелькнула печаль.
— Вы не первый из англичан, адмирал, кто говорит мне об этом. А кроме того, за последние годы я и сама убедилась в истинности этого утверждения.
— Так оно и есть, не сомневайтесь. В Испании ваши родители, католические короли, не знали покоя, пока не изгнали мавров с гор. Для нас в Англии ближайшие враги — шотландцы. Это они засели в наших горах, именно их надо побороть и усмирить, если мы хотим жить в мире. Мой отец всю жизнь защищал северные границы, а теперь я борюсь с тем же врагом, но на море.
— Возвращайтесь живым и здоровым, — сказала Екатерина.
— Приходится рисковать! — беззаботно воскликнул юный адмирал. — Я не домосед!
— Никто не сомневается в вашей храбрости, и наш флот нуждается в своем адмирале, тогда как я нуждаюсь в рыцаре на следующем турнире и партнере для танцев. Так что возвращайтесь домой невредимым, Эдуард Говард!
Король с неприятным чувством наблюдал за тем, как его друг Говард отплывает воевать с шотландцами, пусть даже это всего лишь пираты. Надежды на то, что союз с Шотландией, заключенный его отцом и подкрепленный браком с английской принцессой, послужит порукой мира, похоже, не оправдались.
— Лицемер! Одной рукой подписывает мирный договор и брачный контракт с Маргаритой, а другой дает лицензию морскому разбойнику! Надо написать Маргарите, пусть предупредит мужа: мы не потерпим налетов на наши корабли. И нарушения наших границ тоже!
