Тадеуш Доленга-Мостович - Счастье Анны
Дверь открыл сам Станислав.
— О, как поживаете? — обратился он, протягивая ей обе руки. — Вы еще похорошели! Это уж совсем неприлично!
— А вы подурнели, — рассмеялась он. — Ванды, конечно, еще нет?
— К счастью!
— Да?
— Говорю, к счастью, потому что у меня будет время поговорить с вами, — он открыл дверь с правой стороны и пригласил Анну. — Пройдемте ко мне. Здесь, правда, не очень элегантно, но только здесь я чувствую себя на месте. Остальная часть квартиры — это паноптикум идиотизма Ванды. Хотите увидеть?
— Но я уже видела это, — засмеялась Анна. — Кубистская мебель, зеркала и искусственные цветы.
— Как? — удивился Станислав. — Ах, да, ведь вы были у нас три года назад. Но от той гадости и следа уже не осталось. Сейчас прошу учесть «пространство неабсорбирующее».
Он широко открыл глаза и со злой иронией таинственным шепотом повторил:
— Неабсорбирующее пространство!
— А что это такое?
— Ничего.
— Как это ничего?
— Совершенно ничего. Посмотрите.
Они прошли через три комнаты, в которых почти не было мебели, а стены, потолки и полы были выдержаны в одном бледно-сером цвете, равно как и то немногое, что здесь находилось. Толстые тяжелые шторы на окнах и застеленные сукном полы создавали впечатление приемной радиовещательной станции; не хватало только табличек с надписью «Сохранять тишину».
— Это неабсорбирующее пространство. Не поглощает ничего, кроме пыли. Пыль ни вытряхивать, ни вычищать пылесосом нельзя: пыль создает «налет старины». Вы понимаете? Налет старины! В одном миллиграмме этого налета старины я нашел более двухсот видов бактерий, из них двенадцать болезнетворных.
— А почему это называется пространством… каким?..
— Неабсорбирующим? Потому что не поглощает внимания. Интеллект имеет способность жить самостоятельно, отграничившись от внешних явлений. Пойдемте к черту отсюда, это значит ко мне, потому что я здесь больше не выдержу.
В комнате Щедроня, оборудованной красным бидер-майеровским деревом, было светло. Несмотря на венецианское без штор окно, здесь горело еще несколько мощных ламп над большим столом, где в беспорядке стояли различные бутылки, микроскопы, приборы из никеля и пробирки с белыми верхушками ваты, расположенные в деревянных подставках, как трубы органа. Кроме того, повсюду были разбросаны книги, одежда, бумаги, окурки и другие предметы, что создавало впечатление полнейшего хаоса.
— О, вижу полную эмансипацию! — сказала Анна.
— Потому что у меня здесь кусок лаборатории? Да?
— Значит, Ванда уже не боится микробов?
— У меня здесь самые безвредные. Ей пришлось согласиться, иначе мне нужно было бы слишком часто бегать в клинику. Некоторые из этих зверюшек требуют ежедневного наблюдения. Вы курите?
Он подал ей портсигар, а когда она отрицательно покачала головой, сказал:
— Это хорошо. И вообще этому Лешу дьявольски повезло встретить такую женщину, как вы…
— Не делайте мне комплиментов, — побранила она его, — это не в вашем стиле, не сочетается ни с вашими толстыми окулярами, ни с вашей почтенной бородкой.
— Ни с веснушками на носу, прошу добавить. Это правда, но комплименты относятся не к моей бородке, а к этим ясным глазам и замечательным каштановым волосам. Как хорошо, что вы их не обрезали и не перекрасили. Вы очаровательны!
— О!
— Вы знаете, когда я босоногим мальчишкой бегал еще по двору дома, где мой отец был сторожем, однажды меня попросили отнести толстую немецкую книжку. Это был анатомический атлас. Так вот в нем помещалась цветная иллюстрация, изображавшая обнаженную женщину. Чтобы все было понятно, под иллюстрацией было написано: «Женщина». Это было первое немецкое слово, которое я узнал. У женщины открывался живот, грудная клетка и череп. Но когда все было на месте, от этой женщины я не мог оторвать глаз. Сейчас я знаю, что иллюстрация представляла собой анатомическое строение женщины, но следует учесть, что это была первая женщина, которую я видел обнаженной и в которую влюбился.
— И сколько же вам тогда было лет? — спросила она тоном, которому старалась придать строгость.
— Кажется, около тринадцати, — подумав, ответил Щедронь, — но это не связано с тем, в чем я хотел признаться вам.
— Даже признаться? — рассмеялась она.
— Не «даже» и не «только», а просто признаться. И сколько раз позднее я видел вас или думал о вас, всегда где-то внутри ваш образ отождествлялся у меня с той моей давней любовью из анатомического атласа. Вы не только похожи на нее, но, мне кажется, у вас та же роль.
— Не могу себя поздравить с этим, — Анна почувствовала себя несколько оскорбленной этим сравнением. Стандартный тип женщины! Такой образчик, каким должен быть здоровый тип самки вида гомо сапиенс!
— Вот именно, — удовлетворенно вздохнул Щедронь и снял очки движением выполненного долга, — анатомическая женщина.
Анне, к ее собственному удивлению, было приятно. В том, что сказала Щедронь, она чувствовала где-то в глубине души как бы основание для удовлетворенности. Если бы подобный комплимент она услышала не от Щедроня, которого никогда нельзя было воспринимать поверхностным или тривиальным, она сочла бы себя смертельно оскорбленной. И все же этот некрасивый мужчина с непропорционально большой головой, узкими плечами и огромными руками сделал бы лучше, если бы не рассматривал проблему человека столь анатомически.
— Спасибо, — покачала она головой. — Значит, вы видите во мне только типовой экземпляр. Ну, это просто невежливо. Значит, у меня нет ничего оригинального, никакой индивидуальности? Это грубо. Не для каждого предел мечтаний — анатомический образец.
Щедронь скупо и язвительно рассмеялся:
— Ненужная шпилька, дражайшая родственница.
— Это вовсе не шпилька, — покраснела Анна.
— Это неважно. Я хотел бы спросить вас: действительно ли вы считаете, что предел мечтаний — индивидуальность, оригинальность? Но, черт возьми, неужели вы не видите, что это распространенная мания, коллективная причуда! У женщины с округлыми бедрами, грудью, с идеально пропорциональным строением тела и внутри должно быть все гармонично. Индивидуальность является своего рода вырождением. По-моему, насколько я могу правильно судить о вас, в вашей психике должно господствовать такое же равновесие, как и в физической части вашего существа. И это оскорбление? О нет, если бы все женщины были сложены анатомически более правильно, у нас не было бы столько ненормальных индивидуальностей, демонстрирующих свою пустоту в неабсорбирующих пространствах. Вы понимаете меня?
