Лора Бекитт - Дикая слива
Другие женщины и девочки волокли корзины к котлам и осторожно опускали коконы в кипящую воду. Опытные работницы разматывали нити. Мэй сказали, что нить должна быть одинаковой толщины, светлая, чистая и блестящая. Самые искусные мастерицы могли размотать в день до пяти лянов[9] шелка — больше не удавалось сделать почти никому.
Едва приступив к работе, Мэй поняла, что ей придется иметь дело с изнанкой той красоты, к какой она привыкла в прежней жизни.
Очень скоро она стала задыхаться от пара и томилась по глотку свежего воздуха.
Несмотря на здоровые ноги, Мэй двигалась медленнее других работниц, и на нее беспрестанно покрикивали. Тело превратилось в комок ноющих мышц, а голова напоминала раскаленный шар. Окружающие люди открывали рты лишь для того, чтобы сказать: «подай!», «принеси!», «живее!».
Когда Мэй уже не видела конца этой пытке, женщины вдруг засуетились больше обычного, а потом потянулись к выходу.
Во дворе росло несколько тенистых деревьев. Работницы уселись под ними, с облегчением вытягивая ноги, вытирая потные лбы, доставая из-за поясов простенькие дешевые веера. Казалось, десятки огромных бабочек заработали крыльями, навевая желанную прохладу.
Мэй выпила воды и принялась ждать обещанного бесплатного обеда. Две женщины вынесли из помещения дымящийся котел. Мэй поспешила к нему, боясь, что ей не хватит пищи, и с изумлением отшатнулась: посудина была полна уже очищенных от оболочки вареных куколок шелкопряда!
— Ешь, — строго сказала Циу, — иначе не сможешь таскать свои лягушачьи ноги. Куколки — полезная и вкусная пища, у той, кто их ест, лицо будет чистым и гладким, как шелк!
Однако Мэй с отвращением помотала головой и отошла подальше.
Когда в конце невыносимо долгого и трудного дня, обессилевшая и голодная, девочка вернулась домой, тетка набросилась на нее с упреками в том, что в доме полно работы, и приказала немедленно заняться делами.
Подошла Тао и принялась хныкать: она привыкла к обществу сестры и постоянно следовала за ней.
— Стоило тебе уйти, она так разревелась, что я с трудом ее успокоила, — сказала Лин-Лин и спросила: — Проголодалась? Пойдем, я тебя накормлю.
На кухне Мэй уселась на плетеный табурет и принялась быстро жевать рис и маринованную редьку.
— Когда получишь деньги, не вздумай отдавать все тетке, — сказала Лин-Лин и, вынув из стены камень, показала небольшую дыру. — Что удастся припрятать, клади сюда. Придет время — пригодится. Ну как работа?
— Я думала, там яркие ткани, а там — гусеницы, — со вздохом промолвила Мэй.
— Шелк — это для тех, кто наверху, — Лин-Лин показала на потолок, — а мы внизу, потому нам — то, из чего его делают. Мы работаем, а они развлекаются, мы плачем, а они смеются.
— Так будет всегда?
Кухарка задумалась.
— Не знаю. Возвыситься всегда труднее, чем очутиться в грязи.
— Почему?
— Больше всего на свете жизнь не любит давать ответ именно на этот вопрос.
Мэй пригорюнилась. Что есть жизнь? Ин-эр говорила, что она похожа на огромный свиток, который постепенно разматывается, с каждым мгновеньем являя нечто новое и неизвестное! Вместе с тем он уже написан от начала и до конца. Если б можно было прочесть его прямо сейчас! Тогда, наверное, удалось бы чего-то избежать, а что-то приблизить. А так только и остается ждать неведомого, считая тяжкие дни и теряя крупицы надежды на перемены к лучшему.
Глава 4
Год, когда Киану Янчу исполнилось семнадцать лет, выдался на редкость неурожайным из-за сменявших друг друга жестоких наводнений и засух. Кроме того, крестьяне страдали от непосильных повинностей и несправедливых поборов.
В Поднебесной солдаты традиционно презирались за свое ремесло. Маньчжуры возвысили военных, превратив их в особое привилегированное сословие, получавшее немалое жалованье и не принимавшее участия ни в торговле, ни в обработке земли.
Львиная доля выгодных государственных постов доставалась завоевателям. Лишь немногие знатные и преданно служившие маньчжурским правителям китайцы могли похвастать высокими должностями.
Между тем простые жители Поднебесной ели траву и кору деревьев, на улицах городов и деревень валялись трупы. Рынки опустели. Многие горожане перебивались мясом собак, кошек и крыс. На дорогах люди просили милостыню, многие продавали своих детей.
Несколько десятилетий господства маньчжуров над китайским народом не принесли последнему ничего, кроме унижений и голода.
Во дворце Юйтана Янчу ничего не изменилось. Там по-прежнему ели жареного карпа, креветок свежего улова, суп из ласточкиных гнезд и засахаренные фрукты. Одевались в шелка и покупали драгоценности.
Накануне очередного дня рождения сына князь решил сделать ему подарок. Позвав юношу, он сказал:
— Полагаю, тебе пора стать мужчиной. В соседней комнате тебя ждет девушка. Не бойся оскверниться, ее прелести чисты — она девственница.
— Она станет моей наложницей? — спросил Киан.
Юйтан нахмурился.
— Нет. Прежде, чем взять наложницу, ты должен жениться на знатной маньчжурке. До того времени можешь развлекаться, но — никаких привязанностей и прочных связей.
— Тогда что с ней будет?
— Не думай об этом. Ее родители получат обещанную награду. Этого хватит для того, чтобы выдать ее замуж.
Поклонившись отцу, Киан вышел за дверь.
Юная китаянка была одета в платье, затканное узором из кленовых листьев. На ее крохотных ножках красовались шелковые башмачки с загнутым остроконечным носочком. Ее глаза напоминали лепестки темных цветов, а губы — алых. Волосы струились вдоль тела подобно водопаду темного шелка.
Она собиралась упасть к его ногам, но Киан ее остановил.
Он хотел спросить, как ее зовут, но потом передумал. Не все ли равно?
Когда Киан представил, как его руки опускаются ей на грудь, а потом и он сам ложится на нее всем телом, раздвигает нежные створки ее потаенной раковины и проникает внутрь, а девушка с готовностью выгибается ему навстречу, в его жилах закипела кровь.
Последние два года он много времени проводил среди воинов, где не было недостатка в рассказах о любовных утехах. Между тем большинство из них имело дело с искушенными женщинами, тогда как перед Кианом стояла совсем юная девушка, почти ребенок.
Заметив в ее глазах слезы, а в изгибе губ — покорность и страх, он вспомнил неведомого маньчжура, который провел с его матерью одну-единственную ночь, судьбу Ниу, свое детство и, вернувшись к отцу, сказал:
— Благодарю вас за ценный подарок, но прежде я бы хотел испытать себя в настоящем деле. Поберечь свои тайные силы, чтобы стать хорошим воином. Сражения на поле любви подождут. Прошу, выдайте родителям девушки обещанную награду, а ее отпустите домой.
