Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга
4. Сделать так, чтобы папа простил меня.
Когданибудь, папа. Когданибудь.
Больше всего ее печалило то, что они с отцом раньше всегда понимали друг друга, но сейчас это понимание исчезло. Вообщето он никогда не был слишком уж заботливым родителем и всегда во главу угла ставил свою работу, но их соединяла какаято внутренняя связь. Отец всегда больше баловал Катю, он и улыбался ей чаще, и ласкал в основном ее. И Валентина понимала почему. Потому что Катя была вылитой матерью, такой, какой та была раньше: голубые глаза, пышные пшеничные волосы, мягкая улыбка. Сама Валентина пошла в отца: темноволосая, кареглазая, да еще и силу воли имела не слабее, чем у него.
Он уже давнымдавно перестал скрывать, что старшая дочь его раздражает, и все же, даже когда он ругал ее за какуюнибудь очередную выходку, в глазах его горела отцовская гордость, в голосе слышалось уважение. Так он, наверное, относился бы к сыну, которого у него не было. Но после взрыва ниточка, связывавшая их, оборвалась, и теперь она остро переживала эту потерю. «Ему нужно когото винить», — сказала както мать. Но то, что он сделал виноватой ее, Валентину, казалось неправильным.
Когданибудь, папа, когданибудь ты простишь меня.
5. Слушаться маму.
Над этим пунктом она продолжала работать.
6. Каждый день играть на рояле лучше, чем вчера.
Какой теперь в этом смысл?
7. Сыграть для царя.
Она рассмеялась про себя и зачеркнула эту строчку.
8. Выйти замуж за Викинга.
Эта фраза уже была зачеркнута резкой ломаной чернильной линией. Фантазии глупой девчонки. Об этом она даже не стала задумываться, и на жар, который начал подниматься по ее шее к затылку, не обратила внимания.
9. Купить пистолет.
На этом пункте взгляд ее задержался. Сердце забилось чаще. Она все еще не придумала, как это сделать, но зачеркивать строчку не спешила. Революционеры пришли к ним однажды, они могли прийти и снова, как, бывает, повторяется ночной кошмар, и она решила подготовиться. Девятый пункт Валентина подчеркнула черными чернилами. Купить пистолет. Она долго сидела, глядя на список, тщательно, в деталях, обдумывая каждый из пунктов. Наконец, взяв перьевую ручку, она приписала еще одну строчку.
10. Найти большевика.
Найти того самого большевика, она имела в виду. Обещания полиции и уверения отца в том, что бомбисты заплатят за свое преступление, оказались столь же бессмысленны, как и ложь царя Николая. Люди в капюшонах исчезли, растворились в воздухе, словно их и не существовало никогда. Да, все выявленные большевистские ячейки были взяты под особый надзор и члены их допрошены, но никто ничего не знал о лесных призраках.
Найти большевика.
— Доброе утро, господин министр.
— Добрый день, господин министр.
— Добрый вечер, господин министр.
Эти слова Виктор Аркин любил меньше всего. Ему по душе было слышать: «Доброе утро, товарищ».
— Да, барин.
— Нет, барин.
Эти слова его и подавно раздражали.
Каждый день Аркин вез Иванова по санктпетербургской набережной в Министерство финансов, и каждый день он слышал у себя за спиной одни и те же слова. Министр был несдержан на язык. Он часто откровенничал с коллегами, когда Аркин вез их на ту или иную встречу. Однажды Иванов даже забыл свой портфель на сиденье автомобиля после того, как перебрал коньяку в «Дононе». Аркин скрупулезно изучил содержимое портфеля, примерно час переписывал себе коечто из документов и только потом вернул.
Хуже всего было по вечерам, когда ему приходилось как собаке ждать хозяина на холоде у ресторанов, ночных клубов, борделей или у дома любовницы на Измайловском проспекте. Но иногда госпожа Иванова предпочитала прокатиться не в карете, а в автомобиле, и в такие дни Аркин улыбался.
Аркин, наблюдая за спускавшейся по ступеням парадного входа Елизаветой Ивановой, думал о том, насколько походка и осанка великосветских дам отличается от манер женщин более низких классов. Такую особу хоть в обноски обряди, и то по ней сразу можно сказать, кто она и что из себя представляет. Прекрасный, элегантный, благоухающий трутень.
Елизавета неторопливо направилась к автомобилю, тщательно выбирая дорогу по снегу, который успел нападать с тех пор, как час назад гравийную дорожку расчистили. Аркин в краснокоричневой форме и фуражке с золотой лентой замер у автомобиля, дожидаясь указаний.
— Аркин, отвезете сегодня обеих девочек в город. В ресторан «Гордино» на Морской, — сказала она, ощупывая его голубыми глазами.
Он понимал, что в эту секунду она размышляла, можно ли ему довериться.
Обеих девочек. Такое случалось довольно редко. Калека вообще почти никуда не ездила, несмотря на то что он специально снял переднее пассажирское сиденье, чтобы ставить туда инвалидную коляску. Наверняка это влияние старшей, той темноволосой, которая смотрела на него так, что становилось понятно: водительской формой или покорно опущенным взглядом ее не проведешь.
«Сегодня в город», — сказала она. В какойто миг с языка его чуть не сорвалось: «Сегодня вашим дочерям лучше не появляться в городе. Пусть останутся дома». Но вместо этого он лишь вежливо кивнул и открыл дверцу автомобиля.
Аркин прислушивался к каждому слову. Он всегда так делал. Такова была его работа.
«Турикум» был настоящим чудом автомобильной техники: сборка парижская, в салоне отделка из темносиней кожи с устрашающими медными деталями, которые он лично натирал каждый день до блеска. Аркин сидел на водительском месте в плотно застегнутой коричневой куртке — мороз в тот день был лютый. Чтобы хоть както согреться, девочки набросили себе на колени тяжелую медвежью шкуру, а на головы натянули меховые капюшоны.
«Тем, кто выйдет сегодня на демонстрацию, будет холодно. Медвежьими шкурами они не укроются. И меховых капюшонов на головы не накинут. Единственное, что будет их согревать, — это жар ненависти, пылающий в их душах».
За окнами проносились улицы СанктПетербурга с высокими светлыми домами и их обитателями, которые спешили по своим делам, не желая задерживаться на пронизывающем морозном ветру. Аркин с удовольствием замечал дешевые дрожки, ехавшие ось в ось с новыми автомобилями, величественные кареты, кучера которых не обращали внимания на гудки клаксонов. «Чем больше транспорта на дорогах, — думал он, — тем лучше. Тем большим будет хаос».
Он прислушивался к разговору своих пассажирок. Пустая, бессмысленная болтовня. Восторженные ахи и вздохи при виде модного магазина готовых платьев мадам Дюкле на Морской улице и уважительное перешептывание, когда за окном проплыла витрина знаменитого заведения Жирова с витриной, забитой экзотическим восточным фарфором и серебряной английской посудой. Оглянувшись, он увидел, что Катя держит руки под теплым покрывалом, но за окно смотрит с таким восторгом, будто там дают цирковое представление.
