Томас Шерри - Ночь для двоих
В общем, Элиссанда очень скоро поняла, что лорд Фредерик весьма сведущ в искусстве, особенно современном.
После глупейших разглагольствований лорда Вира было огромным облегчением встретить умного человека, который был способен поддержать интересный разговор. Получив первые сведения об идеях и мотивах символизма, Элиссанда спросила лорда Фредерика:
— Как вы считаете, какие символы в этой картине?
Лорд Фредерик положил вилку и нож.
— У картины есть название?
— Да. «Предательство ангела».
— Интересно. — Лорд Фредерик откинулся на спинку стула, чтобы лучше разглядеть полотно. — Я сначала подумал, что ангел — это ангел смерти. Но ангел смерти должен отбирать у человека жизнь. Значит, это никак не согласуется с темой предательства.
— Может быть, человек заключил соглашение с ангелом смерти, а потом ангел изменил своему слову?
— Интересная идея. Или, возможно, человек не знал, каким ангелом он является. Он мог считать, что он обычный ангел, играющий на арфе.
Элиссанда задумалась.
— Разве такой ангел не должен иметь белое облачение и белые крылья?
— Полагаю, что должен. — Лорд Фредерик почесал подбородок. — Хотя, может быть, он трансформировался? Если бы я писал эту тему, я бы показал промежуточную стадию превращения. Его белые крылья и платье становились бы черными, когда он улетел от него.
Если бы он писал эту тему.
— Вы художник, сэр?
Лорд Фредерик снова взял вилку и нож и склонился над тарелкой, явно не слишком радуясь перспективе обсуждать свои склонности.
— Мне нравится рисовать, но не уверен, что могу называться художником. И я никогда не выставлялся.
Элиссанда поняла, что этот человек ей нравится. Он не имел внешности олимпийского бога, как его брат, но был очень приятным мужчиной, не говоря уже о том, что по сравнению с братом казался интеллектуальным гигантом.
— Разве Шекспир не был поэтом и до того, как опубликовал свой первый том?
Лорд Фредерик застенчиво улыбнулся:
— Вы слишком добры ко мне, мисс Эджертон.
— Вы пишете портреты, классические композиции или, быть может, библейские сюжеты?
— У меня есть несколько портретов, но больше всего мне нравится изображать людей на природе, когда они занимаются самыми простыми вещами — гуляют, работают, мечтают. — Лорд Фредерик явно был смущен.
— Мне бы очень хотелось когда-нибудь увидеть ваши работы, — вполне искренне сказала она. Большую часть жизни она провела взаперти, и то, что лорд Фредерик считал простым и само собой разумеющимся, для нее было в высшей степени соблазнительным.
— Что ж... — И без того донельзя смущенный лорд Фредерик покраснел еще больше. — Если вы когда-нибудь приедете в Лондон...
Его столь явное смущение показалось Элиссанде невероятно привлекательным и трогательным. Неожиданно она сообразила, что лорд Фредерик тоже мог бы стать ее мужем.
Конечно, он не был маркизом, но зато он был сыном маркиза и братом маркиза. Иными словами, он был членом очень влиятельной семьи и вполне мог бы ее защитить.
Более того, она могла довериться ему и рассказать о неприятной ситуации, в которой оказалась. Если вдруг явится ее дядя, лорд Вир, несомненно, кивнет и согласится, что миссис Дуглас мечтает вернуться в родной дом, и даже поможет подсадить ее в экипаж. А лорд Фредерик, куда более проницательный человек, непременно почувствует, сколько зла скрывается в ее дяде, и поможет Элиссанде обеспечить сносное существование для тети Рейчел.
— О, я попытаюсь, — сказала она. — Я непременно попытаюсь.
Глава 5
Вир вышел бы из образа, если бы, находясь в чужом загородном доме, не ошибся комнатой. У него были разные варианты, к кому забрести по ошибке. Мисс Мельбурн подняла бы самый громкий крик. Мисс Бичамп смеялась бы больше всех. А Конрад ворчал бы до утра.
Поэтому, конечно, он выбрал комнату мисс Эджертон.
Он уже заходил туда. Когда леди после ужина удалились в гостиную, маркиз покинул остальных джентльменов, заявив, что ему необходимо достать из своего багажа особую колумбийскую сигару.
Вир уже получил полное представление о плане дома и обитателях каждой комнаты. Просто ему было совершенно необходимо побыть в одиночестве, и он несколько минут стоял в пустом коридоре, прислонившись к двери своей комнаты и закрыв лицо рукой.
Собственно говоря, он ничего не потерял. Да и как можно потерять то, чего никогда не существовало? И, тем не менее, у него было чувство, что он лишился всего. Он больше не мог думать о своей постоянной спутнице, представлять ее такой, какой она всегда была — теплой, понимающей, всегда готовой помочь. Теперь он видел мысленным взором лишь хищное очарование мисс Эджертон и льстивый огонек в ее глазах — так солнце сверкает на крокодиловых зубах.
Только теперь он понял, почему мальчишки иногда швыряют камни в прелестных девочек. Ими владеет такая же молчаливая ярость, боль от рухнувших надежд.
Он был здесь, чтобы бросить камень в мисс Эджертон.
Она сидела перед туалетным столиком в профиль к нему и медленно расчесывала волосы. Когда она в очередной раз подняла руку со щеткой, короткий широкий рукав ее ночной рубашки сполз, обнажив руку до плеча и — на какую-то долю секунды — часть груди сбоку.
— Мисс Эджертон, что вы делаете в моей комнате? — воскликнул Вир, бесшумно открыв дверь.
Элиссанда оглянулась, открыла от удивления рот и вскочила со стула. Поспешно схватив халат, она надела его и туго завязала пояс.
— Милорд, вы ошиблись, это моя комната.
Вир склонил голову набок и самодовольно ухмыльнулся:
— Так всегда говорят. Но вы, моя дорогая мисс Эджертон, еще не замужем, и такие проделки для вас непозволительны. Так что уходите побыстрее.
Элиссанда смотрела на него в изумлении. Что ж, по крайней мере, сейчас она не улыбалась.
Он не стал счастливее от того, что после ужина она ни разу не подошла к нему. Весь вечер она увлеченно играла в карты с Фредди, Уэссексом и мисс Бичамп. И при этом слишком часто улыбалась. Глупая, нелогичная часть его существа все еще жаждала ее улыбок. Хуже того, он ревновал ее ко всем окружающим, не сомневаясь, что обладает единоличным правом на все ее улыбки.
Маркиз вошел в комнату и сел в изножье кровати, оказавшись лицом к лицу с картиной, висевшей на противоположной стене. Это было полотно размером приблизительно три на четыре фута, на котором была изображена большая кроваво-красная роза, ощетинившаяся острыми словно бритва шипами. В нижней части картины лицом вниз на снегу лежал мужчина, а возле его безжизненной руки черное перо. Связь с висевшей в столовой картиной была очевидна.