Эльвира Барякина - Князь советский
Шило тоже заглядывала к Нине, и если была пьяной, заводила старую песню:
– Мы с тобой прям как сестры – только я познатнее буду, – говорила она, усаживаясь боком на стол для кройки. – Наше семейство произошло из Прибалтики. Слышала про баронов Бремеров? Ну так это мы и есть!
Шило в деталях описывала свое поместье, балы и родственников, которые служили чуть ли не при дворе императора, но из ее рассказов достоверным выглядело только одно: во время революции ее изнасиловали и выкинули из окна солдаты, после чего Шило тронулась умом.
– У нас был особняк в Петровском переулке – красивый, ну прям дворец! – возбужденно говорила она. – Мама велела вырезать на дубовых панелях портреты всех детей – меня и братьев, – как будто мы ангелочки. И эти панели повесили у нас в столовой.
– И куда делись твои братья? – спросила Нина.
– Их расстреляли в восемнадцатом году. Мать тут же померла от сердечного приступа, а папаша пережил и революцию, и войну. Он все это время ботинки чистил на Первомайской – как раз напротив нашего доходного дома. Да только этим летом его ломовик задавил.
Нина только вздыхала: у всех были потери, у всех кого-то убили – если не большевики, так белые.
– У меня ведь когда-то жених был, военный атташе из Франции, – продолжила Шило и вдруг перешла на французский – правильный, почти без акцента.
Она рассказала остолбеневшей Нине историю своей любви: как она познакомилась с Жаном-Кристофом на скачках и как потом переписывалась с ним.
Нина вглядывалась в ее испитую рожу. Может, Шило и вправду была баронессой? В Москве было сколько угодно бывших полковников, служивших швейцарами, и бывших княжон, работавших уборщицами. Каждый выживал, как мог, и менялся не только внешне, но и внутренне.
Впрочем, Шило с ее неуемной фантазией могло привидеться все, что угодно – и дворянское прошлое, и ангелы в буденовках, и самовар, поющий «Интернационал».
– А еще я, знаешь, что помню? – задумчиво произнесла Шило. – У меня в библиотеке под подоконником были спрятаны леденцы. Мой брат Мишка вечно их отбирал, а я – вот ведь какая умная! – тайник сделала. Там дощечка одна сдвигалась и можно было кое-что спрятать.
Шило схватила карандаш и обрывок старой выкройки и начала рисовать план:
– Вот Петровский переулок, а это наш дом. Здесь ворота, здесь двор… Входишь, поднимаешься по лестнице…
Рассказ был до того подробным, что Нина не знала, что и думать.
– Я тебе докажу! – суетилась Шило. – У меня все документы есть! После революции папаша зарыл их во дворе – там целый клад был. Если ты его откопаешь, то сама увидишь.
Не далее, как вчера, Нина делала выкройку из газеты, в которой была напечатана статья о кладах, спрятанных «буржуями» на черный день. Рабочие, делавшие ремонт в бывших барских домах, то и дело находили коллекции фарфора, старинные вышивки, золотые монеты и фамильное серебро. Все это передавалось государству, а нашедшие получали грамоты и ценные призы.
– Ты не помнишь, что именно закопал твой отец? – осторожно спросила Нина.
Шило пожала плечами.
– Альбом с фотографиями точно имелся. Там есть одна карточка – мне на ней семнадцать лет. Я на ней точь-в-точь как ты!
Шило засмеялась и обняла Нину.
– Я ведь как пригляделась к тебе в трамвае, так и обомлела: во, думаю, как на меня похожа!
– Погоди! – отстранилась от нее Нина. – Ты знаешь, где зарыт клад?
– А то! – восторженно заорала Шило. – Как войдешь во двор, отсчитывай пятый кирпич на стене справа. Там будет выбоина: это Мишка бросал подковы и кусок кладки отбил. Копать надо под ней – прямо у стены. Только я туда не пойду – там черти водятся.
– Какие черти?
– Те, что меня из окна выкинули.
– Так это десять лет назад было!
– Не пойду! Ты, если хочешь, сама иди – я тебя провожу до места.
– У меня верхней одежды нет.
– Я тебе дам твою шубку поносить. Слушай, если ты наш альбом с фотокарточками добудешь, я тебя вовек не забуду. Вот ей-богу, что хочешь для тебя сделаю! Мне бы хоть одним глазком на моих посмотреть!
В ту ночь Нина не могла уснуть. А вдруг это ее шанс на спасение? Если клад действительно существует, возможно, в нем сохранились какие-нибудь ценности: их можно будет продать и на вырученные деньги вернуться в Шанхай, а потом вернуть Шило долги.
Но кто знает, что сейчас происходит в бывшем особняке Бремеров? Может, там устроили отделение милиции или еще что похуже?
2.Шило сходила на разведку в Петровский переулок.
– В наш дом въехала какая-то контора, – сказала она Нине. – Правда, вывески никакой нет; ни собак, ни дворника не держат, зато в каретнике имеется автомобиль.
Вечером она принесла Нине китайскую шубку и короткую саперную лопатку.
– Глянь, что я у наших гробокопательниц раздобыла! У них сейчас плохо идут дела: они ходят на городские кладбища, но там одних голодранцев хоронят – у них даже золотых зубов нет. Давеча наши бабы специально на похороны к одному комиссару пошли: удостоверились, что он в гробу в сапогах лежит, вскрыли могилу – а сапогов-то и нету! Кто-то уже прибрал.
Нина не представляла, как она полезет в чужой двор – ведь это грех! Но после переделки церковных облачений ей уже нечего было терять: с таким послужным списком все равно в рай не попадешь.
– А если меня поймают? – заранее ужасалась она.
– Подумаешь! – фыркала Шило. – Милиционеры решат, что ты воровка, и вернут тебя в наш исправдом. А ты и так тут сидишь.
В случае успеха Нина решила не возвращаться к Федору Степанычу и перед выходом переоделась в платье, перешитое из темно-серой рясы и украшенное бархатными бордовыми вставками. Смешно – она отправлялась копать клад в наряде, больше подходившем для вечеринок с коктейлями, но ей было жалко оставлять такую прелесть проституткам. Это было ее лучшее швейное творение.
С наступлением темноты Нина и Шило отправились в Петровский переулок. Начался снегопад; кругом не было ни души, а в окнах – ни огонька: на счастье кладоискателей во всем квартале отключили свет.
– Вот он, мой дом! – сказала Шило, показывая на недавно отремонтированный особняк напротив театра Корша. – Видишь окно во втором этаже? Это моя спальня. Интересно, кто ее нынче занял? Все-таки хорошо, что сюда подселили учреждение! Квартиранты бы мигом все испоганили.
Нина согласно кивнула. Пролетарии, набившиеся в барские особняки, переделывали их под собственные вкусы, нимало не заботясь об архитектуре, и в Москве сплошь и рядом встречались дома с изуродованными фасадами: окна закладывали кирпичом, балконы разламывали, а в форточки выводили трубы от печек-буржуек.
