Мюриел Болтон - Золотой дикобраз
— Всем известно ваше восхищение им, — вставила Анна. — Никто не забыл, что однажды восхищение это настолько вас захватило, что вы забыли себя, хотя он был женат. И говорят, он по-прежнему вас привлекает.
— Анна, ради Бога, о чем ты говоришь! — воскликнул расстроенный Карл.
— Я только передаю королеве, что говорят при дворе, чтобы она получше проследила за своим языком и… глазами тоже.
Анна-Мария поклонилась.
— Благодарю вас, мадам, за ваш совет. Свои оправдания я сохраню для ушей моего супруга. Он прекрасно знает, как я ему предана.
— Да, — вновь воспрянул Карл, — она не дала мне ни малейшего повода для сомнений.
— И никогда не даст, пока ты будешь держать Людовика на достаточном расстоянии. Он должен забрать Жанну в Блуа. Чем дольше он отказывается от нее, тем тверже его позиции. Скажи, что, если он не повинуется, ему угрожает новый арест.
Анна-Мария взглянула на Карла.
— Скажи, а ты хотел бы, чтобы Жанна была твоей женой?
— Конечно, нет.
— Так почему же ты осуждаешь его? Мудрейший король оставил ее жить в Линьере. Там есть то, что ей нужно — тихая спокойная жизнь. А Людовик ее там иногда навещает.
Анна саркастически рассмеялась:
— Навещает. Он ни на минуту не перестает думать о разводе. И всюду говорит, что у него нет жены. Подумай, он выставляет нас на посмешище. Дочь короля обвенчана с ним, с благословения Папы, и что же. Что еще можно назвать браком, если не это?
Она произнесла эти слова, глядя прямо в глаза королеве. А королева вспомнила иную свадьбу, без звона колоколов, чтения молитв, свечей — на маленьком постоялом дворе, на пуховой перине.
Карл продолжал бормотать:
— Он действительно не должен ходить и повсюду объявлять, что у него нет жены. Это для моей сестры… мм… для моей сестры… А что для моей сестры?
— Да если бы она была нормальной женщиной, это бы вообще ничего не значило, — сказала королева.
Анна-Мария долгое время боялась встречаться с Жанной, но, познакомившись однажды, они сразу же стали друзьями. Их подружили сходные качества, честность и прямота.
Карл вздохнул.
— Закончим мы когда-нибудь этот бесконечный разговор о Людовике или нет?
Анна торопливо произнесла:
— Отправь его обратно в Бурже, вот и будет конец.
— О, Господи, — капризно воскликнул Карл, — лучше бы мне вообще не родиться. Делай что хочешь, Анна. Во всяком случае, прежде ты всегда все делала правильно.
— Карл, — королева уже потеряла терпение, — когда ты наконец будешь сам решать свои дела!
Он раздраженно встал.
— Все. Я не хочу больше об этом говорить. Мне надоела эта комната. Я ее ненавижу.
И он вышел, хлопнув дверью.
Анна поднялась и направилась к столу. Королева молча наблюдала, как она открыла ящик, вынула какие-то бумаги и приготовилась их подписать. В комнате стало очень тихо.
И тут прозвучал голос Анны-Марии:
— Если это приказ об аресте Людовика, то ты зря теряешь время, подписывая его.
Анна через комнату устремила на нее свой злобный взор.
— Почему?
Королева подошла ближе. Они теперь стояли почти вплотную друг к другу, как в тот памятный вечер в Шатобриане.
— Потому что у меня приказ об его освобождении. Он у меня, понимаешь? Тот, что ты дала мне. Ты же помнишь нашу сделку. Отличная сделка, не правда ли? Я — замуж, а Людовик — на свободу.
Первой, теребя в руках перо, отвернула глаза Анна. Впервые она оказалась в таком тупике. У нее в руках яд, у королевы — противоядие.
На следующий день королева обнаружила, что в ее комнатах велись поиски. Она сразу бросилась к заветной бумаге и обнаружила, что та на месте. Анна-Мария спрятала ее очень хитро, между мраморной плитой камина и кирпичной стеной, в самом верху. Она встала на стол и, приподнявшись на цыпочки, достала ее и спрятала на груди. Больше в комнатах ее оставлять нельзя, потому что искать будут снова, и на сей раз основательно, пока она будет отсутствовать днем и вечером на турнире. Празднества по случаю крещения дофина продолжались.
Анну-Марию беспокоило, как поступить с этой бумагой. Куда ее пристроить. Носить все время с собой она не могла, в комнатах оставлять боялась. Рано или поздно шпионы Анны все равно ее найдут. Ей было хорошо известно, что вся ее переписка вскрывается и прочитывается Анной. Анна также имеет подробный отчет обо всех контактах и действиях королевы в течение дня.
После полудня Анна-Мария буквально на минуту осталась наедине с Дюнуа. Она немедленно сообщила ему об этой бумаге и о том, что Анна ее ищет. Он сразу предложил, чтобы она передала эту бумагу ему на хранение. Но Анна-Мария колебалась. И не потому, что не доверяла Дюнуа, просто не хотела подвергать его опасности. Они не смогли тогда долго говорить, так как знали, что где-то поблизости бродят шпионы Анны.
Вскоре им нужно было отправляться на турнир, и Дюнуа, уходя, бросил:
— Передайте мне это как-нибудь. Я сохраню, можете не сомневаться.
Все последующее время она непрерывно думала, как сделать так, чтобы никто не заметил. И самое главное, чтобы Анна не заподозрила. Ведь если она будет знать, что бумага у него, он тогда станет для нее опасен. А от Анны можно ожидать всего, самого ужасного. Но как это сделать, как? Так ничего и не придумав, она отправилась на турнир.
Сегодняшнее празднество в честь дофина обещало быть весьма необычным. Вокруг большой площадки, разровненной и присыпанной мягкой землей, были поставлены ряды кресел, покрытых серебряными тканями. Развевались яркие знамена. Трубачи перекликались друг с другом по разным концам поля, извлекая из своих инструментов пронзительные звуки. Под восторженные возгласы дам на поле начали выезжать всадники в сияющих доспехах. Их кони тоже были в латах. Дамы сидели в своих креслах, ярко наряженные и протестующие против приказа короля, предписывающего им снимать свои высокие головные уборы с тем, чтобы сидящие сзади могли видеть происходящее.
Королева находилась в своей ложе. Она принимала почести от участников турнира и выискивала глазами Людовика. С тех пор как он прибыл сюда, они не перекинулись и словом. Вот она увидела его. Он был на коне и о чем-то разговаривал с Дюнуа. Анна-Мария тихо вздохнула.
Они оба глядели в ее сторону. Затем Дюнуа пересек поле по направлению к ложе королевы. Он весь сиял на солнце в своих серебряных доспехах, на своем любимом коне, огромном черном жеребце. У самого павильона Дюнуа поднял его на дыбы, и тот показал свои золотые подковы.
Улыбаясь, Дюнуа сдержал его и заставил поклониться Анне-Марии. Затем он подъехал ближе.
— У меня привет от вашего друга.
