Джоанна Хиксон - Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы
Внезапно пушки смолкли, и на долину опустилась жуткая тишина, предвещая появление французского короля, процессия которого медленно двигалась среди шатров осадного лагеря, направляясь к новому мосту. Впереди, в ярких табардах, скакали два герольда с белыми флагами, объявляя о намерении вступить в переговоры. Переправившись через реку, они оторвались от процессии и помчались к городским воротам, оставив короля и его свиту ждать на мосту. Расстояние до них было слишком велико, и мы не слышали, что именно прокричали герольды защитникам на стенах, но люди на привратной башне сразу же засуетились и забегали.
Вскоре на башне появился рыцарь с непокрытой головой и в доспехах. По личному штандарту, который нес за ним оруженосец, Эдмунд Бофорт узнал в рыцаре командира гарнизона, знаменитого сеньора де Барбазана.
Глашатаи что-то прокричали, потом развернули коней и поскакали к королевской процессии на мосту. Латный рыцарь на великолепном черном жеребце выехал вперед и, взяв лошадку короля Карла за поводья, неторопливо двинулся в сторону ворот. По символу золотого руна, красовавшемуся на штандарте, я поняла, что это был Филипп Бургундский. Герцог возвышался над жалкой сгорбленной фигуркой своего сюзерена. Разница между размерами двух всадников подчеркивала все уменьшающуюся власть французской короны и неспособность короля править вассалами.
Переговоры велись недолго, а затем герцог и король медленно пересекли мост и, перейдя на рысь, направились к Зеленому долу. Сеньор де Барбазан скрылся в крепости. Закат окрасил небо в кроваво-красный цвет, а осаждающие возобновили боевые действия.
Люди роились у пушечной батареи, как муравьи. На каждое германское орудие требовалась дюжина солдат, чтобы целиться, заряжать и стрелять. Один за другим чудовищные приспособления принялись извергать разрушительные ядра. Жутко было смотреть на то, как в каменной кладке стен возникают дыры, подобные рваным ранам, но мы не могли отвести взгляда от ужасающего зрелища.
Вдруг одна из огромных пушек разорвалась, и ядро отлетело назад. Над землей взметнулись клубы черного дыма и куски человеческих тел. Я в ужасе закрыла лицо руками. Екатерина бросилась к ближайшему кусту, и ее стошнило. Леди Джоанна побежала ей на помощь, следом подоспела я, и мы отвели королеву на поляну в лесу, подальше от кровавой бойни. Я усадила Екатерину на поваленное дерево и послала Эдмунда к реке намочить мой платок.
Юноша пришел в ужас от того, что королева стала свидетелем столь страшного происшествия.
– Ваше величество, простите! Я должен был увести вас раньше, – чуть не плакал он. – Король придет в ярость, узнав, что я позволил вам присутствовать при таком зрелище!
Он прав, думала я, прижимая прохладную ткань ко лбу Екатерины и мысленно вторя отчаянию юноши. Лицо королевы побелело как мел, и я молилась, чтобы тесное сближение с реальностью войны не убило в ней искру новой жизни. В противном случае гнев короля Генриха был бы совершенно оправданным.
38
Я стояла в узком переулке, сбегающем вниз к пекарне. Булыжная мостовая была скользкой от дождя, и, пытаясь удержаться на ногах, я хваталась за грубые каменные колонны Большого моста. Хотя из торговых лавок на мосту доносился гомон, внизу было тихо – в такой ливень мало кто осмеливался высунуть нос из бревенчатых домиков. Мы добрались до закрытых ворот, во дворе за которыми стояли хлебные печи. Здесь все выглядело так же, как и шесть лет назад, когда я неохотно вручила ключи от отцовской пекарни одному из наших бывших подмастерьев.
Марк, брат Жан-Мишеля, бросил на меня обеспокоенный взгляд.
– Дойти сможешь? – проворчал он.
– Да, – сказала я с улыбкой, слегка приподнимая юбку и показывая ему неуклюжие, обитые железом башмаки. – В них трудно ходить.
– Ну, мои кожаные сапоги удобнее, хотя в грязи вязнут, – усмехнулся Марк, кожевенный мастер, любящий свое дело. – Давай руку.
В полдень я зашла в мастерскую Ланьеров, и Марк вызвался проводить меня до пекарни. Во время моего длительного отсутствия Ланьеры собирали арендную плату за пекарню. С родственниками покойного мужа мне повезло. Старшие Ланьеры уже умерли, а моим деверьям наверняка нелегко было прокормить семьи, однако даже в голодные годы они не потратили моих денег.
– Знаешь, как нам здесь трудно было? – ворчал Марк. – Когда заканчивалась мука, даже пекари сидели на одной воде!
Шутка была типичной для смутного времени. Пятьдесят тысяч парижан уничтожила чума, которой королевский двор избежал, переехав в Понтуаз. Еще больше людей умерло от голода. Вслед за знатью Париж покинули ремесленники. В некогда процветающем городе стояли пустые полуразрушенные дома.
– Не знаю, как и благодарить всю твою семью, – ответила я с искренней теплотой. – Деньги пойдут вашему племяннику Люку, они ему больше всего пригодятся.
– Но Люк связал свою судьбу с Самозванцем. Как ты встретишься с сыном? – спросил Марк.
Решение Люка встревожило семью Жан-Мишеля, ибо Ланьеры были сторонниками бургиньонов и не одобряли ни дофина, ни орлеанистов.
– Найду способ, – заверила я. – Гонцы и возчики продуктов часто пересекают границы. Я дам ему знать, а Люк сам сообразит, где и как нам встретиться.
Английский и французский королевские дворы прибыли в Париж в начале декабря. После долгой осады изголодавшийся гарнизон Мелёна капитулировал, что в очередной раз подтвердило: осадные войны выигрывают не столько хорошо вооруженные, сколько терпеливые армии. Филипп Бургундский проследил за тем, чтобы двух рыцарей, принимавших участие в убийстве его отца, немедленно повесили на городской площади, но командира гарнизона король Генрих на смерть не осудил. Когда сеньор Барбазан вышел из ворот Мелёна и опустился на колени, протягивая свой меч победителю, король приказал заключить его под стражу, пока за его свободу не внесут немалый выкуп. Филипп Бургундский пришел в ярость, потому что Барбазан был в списке виновных.
– Сеньор Барбазан – рыцарь знатного рода, и на эшафот я его не отправлю, – непреклонно заявил Генрих. – Он поклялся, что не принимал участия в убийстве герцога, и мы ему верим.
Увиденное у стен Мелёна не причинило Екатерине телесных страданий, но это не уменьшило гнева короля. Генрих обрушил на ее эскорт поток яростной брани. К счастью, дальше этого дело не пошло: то ли Екатерина сумела его успокоить, напомнив, что она сама настояла на вылазке, то ли пребывание в Зеленом доле смягчило сердце великого короля-воина. Династический союз, выкованный в пламени войны, принес утешение двум одиноким, душевно израненным людям. Они ощутили вкус счастья, рожденного общими испытаниями и взаимной любовью. Генрих и Катрин радовали друг друга, находя удовольствие в беседах, веселье и музыке – особенно музыке, ибо из окон королевских покоев часто доносились звуки арфы Генриха. Оуэн Тюдор стал частым гостем в их павильоне. Командир Оуэна, лорд Уолтер Хангерфорд, был сенешалем английского двора, так что организовать перевод лучника из войска в свиту Генриха оказалось несложно. Вместо того чтобы отдать приказ, король пригласил своего сенешаля на роскошный ужин, за которым и высказал просьбу.
